— Я могу тут же совет дать. Зачем бегать по городу? — сказал папа.— К ветеринару нужно, а лечить животных нынче дороже, чем людей. Если мне в начале июня заплатят, так это самое раннее. Новые русские, они вовремя деньги выкладывают, но раньше-то где взять... Их же история о бедной собачке не очень тронет.
Мама не дослушала мужа и сорвалась бежать. Вскоре она пришла с какой-то молодой широкоплечей девушкой, которая своими длинными пальцами — каждый из них словно имел свой разум и волю — пробежала по грязному туловищу щенка, подцепила живот и попыталась поставить Кулика на ноги, но его лапы разъезжались в разные стороны.
— Наверно, сегодня он умрет, а если нет, то не надо мучить. К вечеру увезите его на укол.
Таисия сразу поняла, какой укол та подразумевала.
— Тарелочку выбирайте,— противным голосом сказала гостье мама Таисии.— За беспокойство.
Вкус у врача был отличный: она сразу увидела самую лучшую тарелку. Ее похвалили и одобрили все на семейном худсовете, а этого почти никогда не бывало. Месяц там просачивается сквозь листья березы, которые словно перебирают пальцами, играя музыку ветра.
Таисия подумала: наверно, все будет хорошо! Тарелка — это большая жертва, мама ее три дня рисовала! Не может быть, чтоб впустую все это...
К вечеру Кулик замолчал. Мама Таисии сказала: умирает.
— Значит, не нужно везти его на укол,— сказала Таисия.
— Но соседи не вынесут... Если снова завоет...
— Мама, ты же видишь, что он больше не завоет. Успокоился...
Но ночью Кулик, набравшись каких-то крошек сил, стал жаловаться на свои боли менее громко, но более внятно. Пронзительно. Соседи, конечно, не слышали этого, но в квартире Таисии стало понятно, что щенок подводит черту под прошедшей жизнью.
Таисия не знала, что кулик — это название болотной птички, свободно порхающей во все стороны, а то бы не назвала щенка так, и счастье бы не улетело от нее.
Утром следующего дня мама наглоталась всяких таблеток и ничего не соображала, а папа ушел на работу, от последних денег отделив Таисии плату за последний укол Кулику.
...Врач сказал, что за неделю-две капельницами можно пса поставить на ноги и это стоит не больше миллиона. Таисия знала, что на миллион мама сможет прокормить семью два месяца. Но нигде нет миллиона для Кулика!.. И с отсутствующим сердцем Таисия сказала:
— Ставьте укол! — И добавила: — Как мама велела...
Когда Таисия с телом щенка вернулась домой, то сердце уже вернулось на место и жгло еще сильнее, но ей хотелось, чтобы жгло не у нее одной.
— Больше всего меня удивило, что врач тарелку взяла и сказала: Кулик умрет. А тот, который укол ставил, сказал, что вылечить можно...
Когда мама забегала и закурила, Таисии стало легче, и она стала заворачивать Кулика в тряпку, чтобы схоронить.
Вот уже вечер, и Кулик мертвый на руках... Теплотрасса за домом начала сиять в темноте своей дюралевой теплозащитной оболочкой. Земля была еще рыхлая, Таисия палкой ударяла, а доской убирала в сторону почву. Видимо, это длилось долго, потому что мама в открытую форточку кричала: “Таисия, ужинать, Таисия!” Она молчала, потому что знала: мама ее видит. А зачем говорить, что тут скажешь?
Когда она подняла глаза от могильного холмика, то увидела между домами еще одно сияющее вздутие холма, будто видение. И без всякого предупреждения горе ее сменилось восторгом. Сначала Таисия думала, что это будет купол нового храма, потом вдруг подумалось: это же инопланетный аппарат из звонкого металла. Захотелось побежать к нему и потопать по нему ногами, чтобы слышно было, как звенит. Но пока она на него смотрела, он раздувался все больше и больше. Теплотрасса заблестела сонным блеском. И вдруг все сразу усохло. Дома вокруг ужались, пригнулись и стали маленькими. А пузырь раскаленный прыгнул в беспамятную даль и не разочаровал Таисию, что он всего лишь луна!
“20 мая 1996.
Вчера луна родилась из середины пейзажа. Я пришла домой и расписала тарелку с луной. Ее поместила в середину, а все домики — по краю. Мама сказала: “Это новый стиль, дымчато-лунно-жемчужный с намеками на черты лица, мудрого”. Мама много знает слов, но здесь их не хватает. И ей приходится все слова, какие она знает, грудами сгребать и покрывать ими место новых знаний!!! Вообще-то этому стилю миллион лет”.
Таисия ни в дневнике не писала о Кулике, ни Алеше Загроженко о нем не говорила, потому что у Алеши сестра вскрикивает, а то и воет от своих многочисленных болезней по ночам... Теперь, когда Таисия почувствовала, каково Алеше от мучений Лизки, она взяла ручку и зачеркнула три знака восклицания (после слова “знаний”).
— Где у нас Библия? — спросила она у родителей.
— Завтра найдем, спи давай! — Мама все еще не могла снять головную боль и горстями глотала таблетки.
— Маша, может, ты знаешь, где у нас Библия? — не отставала Таисия.
— Сказали: завтра! — закричал папа.— Тебе говорят, а ты как не слышишь...
Конечно, не слышит, думала мама: изнутри своей пустыни он кричит в ее пустыню — не доходит... Или от таблеток в голове такие просторы?
Мама хотела расписать тарелку и забыть Кулика, она взяла портрет Набокова, но угловатые концы портрета не помещались в голове, и она не знала, как их втиснуть в тарелку. Раньше получалось как-то, а сегодня — нет...
