Мор был вне себя от ярости. В городке Нижний Алькор не оказалось Дирока, а главное, там не оказалось Миррил. Злость пришлось сорвать на седошёрстом брине лавочнике, с которым душа Дирока имела какую-то неприятную связь. Брин умирал долго и мучительно. Его изуродованное тело нашли в лавке. В груди зияли две окровавленные дыры, через которые убийца затолкал в лёгкие не меньше дюжины пачек сигаротт…
Душа Дирока оказалась ещё тем подарочком. Не удивительно, что Мору она напомнила гроб – это было настоящее вместилище давно прошедших, но не пережитых душевных стенаний, страхов, разочарований, боли и печали. Словно хозяин хоронил их заживо, пропускал мимо себя. И они накапливались всю жизнь. Слёзы, которые он не выплакал, боль, которую он не испытал. Не позволил себе испытать. Это и стало огромной преградой на пути Мора. Душа Дирока была так забита не пережитыми переживаниями, что отличить их от переживаний теперешних было невозможно.
Что ж, другого пути нет. Мор будет продолжать поиски. Даже если для этого придётся перелопатить гору похороненных заживо трупов воспоминаний…
Глава 17:
День выдался жарким.
Вито Шипнар, известный в литературных кругах Мистора (да и всего Чикрога, пожалуй) под провокационным псевдонимом Барон Отрицательный, лежал на диване, глядел в потолок. По его бледному лицу блуждала тень мучительных раздумий. И эта духота, спёртость воздуха в комнате – просто убивали потуги музы осенить его истерзанный думами мозг. Вито глядел на трещину в потолке и, к своему сожалению, мог думать только об этой трещине, о том, что нужно её замазать шпаклёвкой, а не о том, что наша жизнь, по сути, есть белый потолок мироздания, изрезанный трещинами неудач и страданий…
Барон Отрицательный был известен за свои радикальные оценки действий славного правительства Чикрога. Он неоднократно заявлял, что все люди слепы, раз верят тупым выдумкам про
По большому счёту, Вито Шипнар в кругах мисторской богемы считался чем-то вроде дежурного сумасшедшего шута. Некоторые в открытую глумились над ним, многие глумились за спиной. И лишь горстка воспринимала его слова всерьёз.
Иначе дела обстояли с народом. Люди любили резкие стихи Барона Отрицательного, хоть их смысл порой и ускользал от понимания. А его прямые обвинения в адрес Ордена в основном воспринимались как собирательный образ душевной порочности, сконцентрированный на материальном объекте, литературную выдумку, шалость.
Власти к Вито относились более-менее снисходительно. Во все издательства страны были даны указания: печатать сборники стихов Барона Отрицательного тиражом не выше положенного, платить не выше среднего. Так, чтобы он не подох с голоду, но и так, чтобы не мог как следует разгуляться и почувствовать себя признанным.
Недавнее заявление Барона на съезде литераторов, мол, «грядёт ужасная война» – было воспринято со смехом. Мало того, Барона Отрицательного тут же закидали тухлыми овощами, яйцами и скомканной бумагой (многие специально взяли с собой боеприпасы, узнав, что будет выступать их любимец Барон). Собрав остатки гордости в кулак, он протянул этот кулак толпе и сделал неприличный жест. После чего гордой походкой удалился со сцены, зарёкшись больше не посещать съезды этих «умственно-отсталых творческих импотентов».
Был тут один нюанс… Свои пророчества Барон выдумывал не из головы… Приблизительно раз в полгода к нему приходил посыльный с письмом от одного высокопоставленного члена Ордена Восьми Старейшин. В письме давалась сводка грязных делишек Ордена. Там саботировали поставку магония Промышленной Картели в ДГР. Здесь с помощью «сената» отредактировали и ввели в силу закон, дозволяющий снизить пошлину на ввоз магонита. Там убрали несогласного, здесь приплатили согласному. В общем, грязь, которой полно…
Вито Шипнар часто думал по поводу этих писем.
Во-первых, они могли быть лишь жестокой выдумкой, клеветой, взращенной на религиозной почве.
Во-вторых, они могли быть правдой, которую сознательный гражданин решил разгласить устами поэта.
В-третьих, всё ту же правду используют для укоренения лжи. Выбрав в качестве глашатая человека, которого большинство людей считают талантливым безумцем.
Каждая версия имела право на жизнь. Как бы умозаключения не разнились, а их объединяло одно – они время от времени мешали поэту сконцентрироваться и работать. Слишком уж глубоко засасывали эти раздумья. Из этой ямы творческого стопора Вито Шипнар порой не мог выбраться неделями, а то и месяцами. А вырвавшись, опять проваливался. И если удавалось за этот короткий промежуток черкануть несколько стихов – уже хорошо.
Но сейчас, как ни удивительно, мысли поэта парили далеко от этой ямы. Впрочем, так же далеко они парили и от прудов творчества, из которых он, если везло, вытягивал полные сети идей, сюжетов и рифм.
«Шпаклевать потолок нужно шпаклёвкой» – то и дело всплывала глупая мысль. Других не возникало, от чего настроение Вито становилось всё хуже и хуже.
«Я шпаклюю тебе душу, своим трепетным стараньем» – записал он карандашом на листке желтоватой бумаги. Подождал немного, обдумывая написанное.
«Вот ведь херня!» – разозлился поэт, вырвал из блокнота листок, скомкал и швырнул в угол, на гору подобных абортированных зародышей мыслей.
Некоторое время он неподвижно лежал, буравя отрешённым взглядом трещинку в потолке.
«Ты глупейшее созданье» – Вито вскочил с дивана и принялся наворачивать круги по крохотной гостиной, служившей кабинетом (поскольку гостей он почти никогда не принимал), чёркая мысли в блокнот. Кажется, они наконец схватились за сети, заброшенные в пруд творчества:
«неподвластно пониманье
твой ущербный мозжечок
весь от дряблости промок
ты не знаешь почему
да и я в толк не возьму
отчего услышав раз
понимаешь ты родас
отчего увидев таксу
принимаешь ту за ваксу
разрываешь на куски
ты свои браток мозги
ты не слушаешь меня
я кричу будет война
начихать на то хотел
лишь бы мозг твой не болел
лишь бы плюнуть на слова
лишь бы не была беда
