прошлогодней травы. Сиял светлый мартовский день; весеннее солнце и студеный северный ветер словно спорили между собой. На другом берегу он узнал фабрику Латмана — двухэтажное закопченное здание со старомодным лепным фасадом. В его воспоминаниях она выглядела грандиознее. Там работает Поланский из деревянного дома, где Ондржей когда-то провел рождество. Немалый жизненный путь прошел с тех пор Ондржей Урбан. Тогда он вел себя как глупый мальчишка… Подавился рыбной костью… Кто бы подумал, что этакая глупость так надолго запомнится. Ладно, если пани Гамзова до сих пор придерживается обычая встречать праздники в Нехлебах, она уже не узнает смущенного мальчика в этом солидном молодом человеке, который завоевал себе прочное положение в жизни.
От станции Нехлебы до Верхних Нехлеб, где стоит деревянный дом семьи Гамзы, меньше часа ходьбы. Если он даже не застанет там никого (минутами Ондржею хотелось этого), ему полезно будет размяться в ожидании следующего поезда, пройтись, поговорить с Поланской. А к вечеру он уже приедет в Прагу. Ведь Нехлебы по дороге, а когда еще доведется ему попасть сюда!
Перейдя через мост, Ондржей зашел в трактир. Он не ел с утра и очень проголодался. На пороге Ондржей в нерешительности остановился. Холодное помещение было полно женщин в шерстяных платках. Они сидели друг возле друга на лавках и молчали. Рядом лежали сумки и судки с обедом. Жалкое зрелище по сравнению с американизированной рабочей столовой в Улах. Ни на одном столе не было стаканов. Ондржей заметил, что изо рта у сидящих шел пар: весна еще только начиналась, и было холодно.
Женщины сидели тихо, ни одна не произнесла ни слова. Это странное молчание стало особенно гнетущим, когда все взоры обратились на молодого человека в красивом, очень светлом летнем пальто, с фибровым чемоданчиком в руке и в ярких коричневых полуботинках, которые он заботливо обтер на пороге. Ондржей вошел, сопровождаемый насмешливыми, безмолвными, злыми взглядами. В глубине помещения открылась дверь, и трактирщик крикнул гостю: «Идите сюда, к нам, там замерзнете!» Он пропустил Ондржея вперед и закрыл за собой дверь.
В небольшой кухоньке за столом сидел приземистый мужчина с синими жилками на лице, крепко держа в руке ложку. Нагнувшись над тарелкой, он не торопясь ел суп. Хозяйка, черная, гладко причесанная быстроглазая женщина, поднялась из-за низкого столика, подошла к плите, взяла поварешку и налила Ондржею тарелку теплого, вкусно пахнущего супа. Затем она отрезала от каравая ломоть хлеба, прикрыла каравай салфеткой и поставила перед гостем дымящийся суп. Ондржей спросил, что происходит в помещении рядом.
— Там греются, — ответил трактирщик.
Ондржей слегка поднял брови и вопросительно улыбнулся краем рта этой плохой шутке.
— Фабрика сегодня не дает в квартиры пар, — пояснила хозяйка. — Не поладили. Будет стачка.
— Ты сейчас же — «стачка»! — вмешался трактирщик. — Ведь еще работают. Идут переговоры.
— Заставляют людей работать, выбиваясь из сил, как в старое время, — сказала хозяйка Ондржею. — Да только где там, нынче рабочий не стерпит этого.
Ондржей недоверчиво посмотрел на нее. Следуя правилам казмаровца, он предпочитал молчать и слушать. Казмаровцы — скрытный народ. Приземистый мужчина с синими жилками на лице положил ложку, вытер усы и отодвинул тарелку.
— Хотят, чтобы один рабочий работал за двоих… — начал он рассудительно.
— А для этого надо держать одну молодежь, быструю на глаз да легкую на руку, — быстро вставил трактирщик и убрал тарелку.
— Дело в том, что они хотят избавиться от неугодных, — вмешалась хозяйка. — Это все Гурих, я его знаю, пап Хлумецкий! Я ведь работала на фабрике. Говорю вам, он там самый вредный человек. Уволит людей и едет на курорт поправляться!
Ондржею стало неприятно, словно здесь посягали на Казмара.
— Не болтай зря, главный инженер здесь ни при чем, — поучал жену трактирщик, которому, видимо, не нравилось, что она болтает при чужом человеке. — Дело не в одном человеке. Это теперь происходит всюду, во всем мире. В этом машины виноваты.
— А зачем он накупил столько машин? — не уступала жена. — Пан Хлумецкий, вы видели новые крутильные машины? Одна такая, что в улице не поместится! Весит бог знает сколько тонн. Два года назад там все оборудование заменили. А почему? — Она понизила голос. — Подмазали Гуриха в Градце на машиностроительном. — Она показала пальцами правой руки на ладонь левой, как Гурих брал взятку. — Пусть его Латман за это благодарит.
— Латман — это одно название, — сказал Хлумецкий. — Латман больше не владеет здесь ни одной катушкой.
Хозяйка кивнула.
— Хозяин всему пражский банк, а ему все равно.
— От этого и беда для всех, — заметил трактирщик.
— В Нехлебах раньше жилось отлично, — торжественно объявил Хлумецкий, оборачиваясь к Ондржею. — Ни в Захлуме, ни в Лоречке, ни в Скопе люди так не жили. Я, знаете ли, земледелец. Бывало, в субботу одних овощей продавал на несколько сотен.
— Люди хорошо зарабатывали, вот и покупали.
— А сегодня утром приходили ко мне хозяйки за молоком. Дайте, говорят, в долг, пан Хлумецкий, наши-то мужья уже не работают.
— Эх, — вздохнула хозяйка, — опять будет полно бедноты!
— Ну, дал им в долг, почему не дать. Нельзя же сразу отваживать людей.
— Завтра собирается рабочий комитет, — сказал трактирщик.
— Говорят, что сюда стягивают полицию, — прибавила Хозяйка. — Готовятся к субботе, когда будет получка. Об этом толкуют все Нехлебы.
— Каждому интересно, чем все это кончится, — заключили все трое.
Ондржей поблагодарил, заплатил, попрощался и вышел.
В трактире одна из работниц подняла голову и сказала в общей тишине:
— Что же это? Время, а гудка нет.
Словно в ответ на ее слова, женщины встали, взяли сумки и судки, поправили платки и пошли к фабрике. Проходя Вокзальную улицу, они одна за другой поглядывали на церковные часы.
Фабричные ворота были заперты. Женщины попробовали открыть их, но тщетно.
— Закрыто, что же делать?
— А у меня там остался судок!
— Дуры мы были, что дали себя выманить. Надо было не уходить, как вчера. Черный правильно говорил: «После обеда останетесь с носом».
— Говорят, что еще возьмутся за тех, кто передавал судки с обедом через забор, — сказал кто- то.
— А что же, мы должны были оставить мужей голодными? — воскликнула пожилая работница. — И это республика!
Старый рабочий потянул ее сзади за рукав:
— Мамаша, образумься. Хочешь попасть в кутузку?
В группе рабочих молодой парень подтрунивал над женщинами:
— Ишь забастовщицы, революционерки, куда вам!
Другой положил ему руку на плечо:
— Именем закона, не болтайся под ногами!
Одна из женщин, лет пятидесяти, стараясь успокоить себя и других, советовала:
— Погодите, может, откроют через полчаса. Один раз так было.
Несколько работниц вошло в лавочку, где Ондржей покупал Лиде открытку с видом Нехлеб.
— На полкроны карамелек. Пососу от нечего делать, — язвительно сказала одна из женщин.
— Вы тоже будете за нас, пан Ружичка? — спросила лавочника другая. — Все Нехлебы на нашей стороне.
