озер. О красоте небесной он тогда еще не думал.
Апрель 1950 года. Призывной пункт. Курсы стрелков-радистов. Первое знакомство с самолетом. Затем авиационное училище, служба в Московском округе. И полеты. На «ЯКах» и «МИГах». «Быть тебе хорошим истребителем… Умеешь мыслить самостоятельно», — сказал ему Герой Советского Союза А. Л. Кожевников.
И он сумел… Летом 1956 года его истребитель шел в пилотажную зону. И вдруг на высоте 6 тысяч метров остановился двигатель. Стрелки приборов — на них лучше было не глядеть. Запросил Землю, а она почему-то медлит с ответом. Выход? Катапультироваться. Но тогда погибнет машина — труд сотен людей… Он впился в ручку управления, выровнял самолет и… посадил его «на брюхо» на ржаном поле, найдя единственный подходящий клочок земли между оврагами и косогором.
«Как тебе удалось? Что помогло?» — спрашивали его.
«Прежде всего — спокойствие».
Характер этого коренастого темноволосого парня отшлифовался военным бытом. Немногословность, аккуратность, подтянутость, точность. И действительно, поразительное хладнокровие и выдержка.
Они не изменяли ему в сурдокамере, где он был отрезан от внешнего мира. Уселся в кресло и невозмутимо стал делать записи в журнале. Погас свет, замигал в кромешной тьме багровый луч, зловеще завыла сирена. А он… с любопытством досмотрел до конца этот спектакль и, когда зажегся свет, усмехнулся и продолжал заниматься своим делом. Ошеломленный врач разводил руками: «Железная психика!»
Он остался верен себе и в термокамере — этой «чертовой печке», которая «душит жарой».
И на качелях, где он тренировался долго, настойчиво, до тех пор, пока не убедился, что сможет выдержать сутки. (Потом, на комиссии, он поражал всех тем, что очень легко ориентировался, сохраняя равновесие и координацию движений.) И накануне полета, когда во время партии в бильярд перегорели пробки, а он, не дрогнув, все-таки загнал шар в лузу.
И в Космосе, когда объятый пламенем корабль входил в атмосферу, а он говорил себе: «Спокойно, пусть горит — идет нормальный спуск».
«Удивительно спокойный, неторопливый, скромный, умеющий мыслить самостоятельно, чем-то похожий на летчика Алексея Маресьева… Многим из нас, космонавтов, пришелся по душе этот добродушный, умный и волевой человек, способный быстро принимать решения, бесстрашно и последовательно мыслить. С таким можно работать целый век». Это слова Германа Титова. Именно его дублером был Николаев.
Он провожал в апреле 1961 года Гагарина, а спустя 4 месяца, одетый в цветной скафандр, появился на стартовой площадке вместе с Титовым. Теперь он уже знал, что очередь за ним.
11 августа 1962 года, 11 часов 30 минут. «Сокол» взмыл в небо. «„Сокол“ совершает полет в историю», — озаглавила статью «Нью-Йорк пост». «Вальс, затем новый шаг в Космос», — сообщила «Нью- Йорк геральд трибюн», заметив, что московское радио прервало вальс Глазунова, чтобы сообщить о запуске «Востока-3».
Он знал, что полет будет длительным и сложным. Очень много задач предстояло выполнить: и изучить влияние длительной невесомости, и проверить работоспособность в свободном плавании, и проверить действие всех систем и механизмов в полете. Он должен был все знать, уметь и сметь.
За 94 часа 22 минуты он 64 раза обогнул Землю, пролетев 2640 тысяч километров. Первый «космический миллионер»! Он выполнил все, что требовалось программой.
Впервые установил связь с другим космическим объектом — «Востоком-4». Как сказал председатель Государственной комиссии, Николаев и Попович так крепко «обнялись», что с Земли их никак не могли разъединить.
Разговаривал с Землей, доложив, что полет проходит успешно.
Вставал из кресла и двигался в корабле. Первые шаги… Робкие, неуверенные.
В рацион космонавта впервые были включены натуральные продукты. Раньше вообще не знали, как в невесомости человек будет жевать, глотать и полезет ли ему кусок в горло. В меню включили мясные котлеты, жареную телятину, куриное филе, пирожки, сандвичи, фрукты, пирожные, леденцы. А из напитков — воду, кофе, соки. Так что небесные братья могли в честь первого совместного космического обеда осушить бокалы. А вот курить не пробовал. Правда, он давно уже бросил, а то пришлось бы мучиться.
Вероятно, единственное, о чем он мог жалеть, так это о том, что не увидел финального матча на Кубок СССР по футболу. Но, конечно, он не забыл поздравить донецкий «Шахтер» с победой.
О чем он думал там, в небесах?
О том, что Земля стала совсем маленькой, если ее можно облететь за 1,5 часа.
О том, что его полет — лишь разведка, ступенька к будущим путешествиям на планеты.
О том, как прекрасны часы, проведенные в Космосе, когда Луна светит столь ярко, что можно выключить электрическое освещение и работать.
И о том, что, отрезанный от мира, он чувствует дыхание миллионов советских людей, усилия которых подняли его так высоко, ибо, как он написал позднее: «Самая стойкая зарядка — это чувство ответственности перед Родиной, перед нашей Коммунистической партией».
«После четырехсуточного полета я подружился с Космосом. Все теперь ощущаю по-другому, чем раньше: и звезды кажутся уже не бездушными и холодными, а близкими, теплыми светилами, и Земля стала красивее, милее во сто крат, и Луна выглядит приятно, как добрая знакомая… Космос приблизился ко мне, и я осмеливаюсь говорить с ним уже на „ты“».
Космонавт-три действительно имеет на это право!
Волноваться приходится на земле
Все-таки должен же быть порядок! Попович настолько ввел в заблуждение журналистов, что они никак не могли определить цвет его глаз. Дошло до того, что один и тот же журналист в одной и той же газете писал: «глаза серые», а потом: «глаза синие». Каково придется будущему историку?
Теперь насчет меню в Космосе. Тубы с питательной, даже вкусной, но вряд ли аппетитной на вид пищей начинают постепенно уступать место обычного вида блюдам, правда упакованным в полиэтиленовые пакеты. И тут непорядок! Пустили дело на самотек, доверились вкусу космонавтов, и вот результат! Тефтели в Космосе были, жареная курица была, колбаса — и подавно! Даже рыбье царство было представлено воблой, а вот шашлык в Космос до сих пор не завезли! Неужели при четырехразовом питании ему не нашлось места?
Перечень подобных упущений можно продолжить, но… Все-таки полет Николаева и Поповича был организован не только для выявления космических претензий, но для получения новых научных материалов. Однако надо все по порядку…
Полет ожидался как самый лучший подарок. После волнующих проводов Андрияна Николаева и последующего суматошного дня Павел Романович отправился на отдых, выспаться в последнюю перед полетом ночь. Домик предстартового отдыха космонавтов, обсаженный тополями, расположенный в тихом уголке, успел стать знаменитым. Там к приходу Поповича на стенах висели уже три портрета завоевателей космоса. Двое из них пришли пожелать спокойной ночи, третий — на орбите.
Наутро — земной завтрак и космический туалет.
Яркого цвета комбинезон, на правой руке маленькое зеркальце, чтобы певец и весельчак Павел мог любоваться своей физиономией, зарастающей бородой во время полета. Похоже, что электробритвы или «Спутника» у него не было.
На космодроме с ним прощается Председатель Государственной комиссии: «Здоровеньки булы!» — «До побачення», — отвечает Павел. Они целуются, Попович прощается со всеми и поднимается в кабину. «Ласточка», — так назвал Павел Романович свою ракету. На связи с космонавтом — Юрий Гагарин. Последние указания, и, наконец: «Ну, Ласточка, понеслись!» — в бушующем океане огня, в клубах дыма
