Повторить участь несчастного военного, оказавшегося здесь раньше, мне совсем не хотелось, поэтому я поспешил закивать головой, убеждая в своем желании разговаривать на любую тему, сколько бы это не продлилось, все лучше, чем быть регулярно избиваемым такими быками.
– Вот какой молодец, – сказал довольным голосом мой собеседник, попытавшись выдавить из себя какое-то подобие улыбки. Все впечатление портилось такими же холодными глазами, как и в первую секунду разговора. На секунду мне показалось, что он один собирается сыграть в «плохого» и «хорошего» милицейского. А может, просто издевался. Угадать его настоящий ход мыслей не представлялось реальным.
– Стараюсь, – я изобразил какое-то подобие поклона, несмотря на привязанную шею. Тоже было одним из любимых развлечений моих мучителей. Затягивали веревку до упора, дожидаясь пока я не посинею, а потом отпускали. Не успел я отдышаться, как начинали по-новому. От одного прикосновения веревки я чуть заметно дернулся, но собеседник заметил это и улыбнулся. Уже по-настоящему, такой улыбкой, от которой по коже начинали ползти мурашки. Мне стало совсем неприятно. В голове так и стояла картина, как он с таким же спокойным видом втыкает мне нож в печень. Хотя бы тот же самый, что вот так аккуратно, в ножнах, вист на поясе.
– Конечно, стараешься, – согласился мой собеседник, стерев с лица улыбку, – если бы не старался, то здесь бы не оказался. Вот ведь, что устроил прямо у меня под носом. Хорошо, что меня в тот день там не оказалось. Такое прибыльное место разорил. И ведь в одиночку, только каких-то рабов под конец набрав.
Услышав эти слова, я чуть заметно улыбнулся, хотя с распухшими губами это было совсем незаметно. С таким же успехом мог бы строить ему рожи, не вызывая никаких подозрений. Как-то по-своему восприняв дерганье моего лица, собеседник посчитал, что я попытался согласиться или отказаться.
– Вот и я тоже так считаю, – продолжил он, продолжая сверлить меня взглядом, – не мог парень один все это сделать, даже если бы захотел. Во-первых, что больше всего смущало меня, но не доходило до моих скудоумных советников, зачем бы тебе все это вытворять? Не потому ли, что кто-то из здешних что-то тебе сделал? Не думаю. Откуда бы ты тогда снаряды достал? Да, не удивляйся, специалисты здесь неплохие тоже есть, нашли остатки. А вот, что я тебе скажу, погань ты подколодная, что прислали тебя военные, по мою душу или кого-нибудь из моих людей убрать. А ту мелочь в машине для отвода глаз прислали. Как же я сразу тогда не догадался! Для переговоров со мной прислать какого-то лейтенанта! Надо было сразу его грохнуть, да в корзинке обратно отправить, чтобы знали, как лишний раз ко мне не соваться. И все равно рыбка попалась в сетку, хоть и почти весь косяк передох по дороге. Я даже не буду по второму разу это место заселять. Раз вояки хотят войну получить, то они ее получат. И лишнюю зацепку, где меня искать, они не найдут. А вот теперь ты отвечать будешь мне коротко и ясно. Если понял, кивни.
Я кивнул, уже соображая, как мне вести себя дальше. Дело шло к тому, что в конце разговора один из его холуев или сам мой собеседник совсем немилосердно меня, в лучшем случае, пристрелят. А может, умирать буду долго и очень мучительно. Это мне совсем не улыбалось, хотелось пожить хоть еще немного.
– Кем ты был до того, как все началось? – спросил начальник, закуривая сигарету. Она была подозрительно дешевой, чуть ли не «Прима», да и затягиваться не собирался, – Работал или учился?
– Учился, – кивнул я головой, – Студент. Из педагогического.
– Ну, в наши дни по специальности мало кто работает. Как связался с военными?
– В первые дни, когда еще эвакуацию пытались проводить, – я пытался врать таким образом, чтобы попадать в те слова, что от меня ожидали услышать, но при этом не вдаваться в подробности, боясь запутаться. В таком случае моя смерть наступила бы гораздо быстрее, – вместе с друзьями вырвались из здания универа, там нас зомби и загнали в один из домов, что ниже по улице, – используя свои обширные познания из топографии окрестностей университета, старался выглядеть как можно более правдоподобным, – Там жилые дома, один только строили. Залезли под крышу, лестницу за собой подняли. Два дня сидели, ждали помощи, потом нас подобрала одна из армейских машин. Так оказались в лагере беженцев.
– Пока хорошо рассказываешь, – кивнул допрашивающий, с брезгливым видом вытащив сигарету изо рта и держа в руке между пальцев, – Ладно, но пока недостаточно. Что дальше происходило, куда эвакуировали, как из общей массы выделился? Не сразу же тебе пушку в руки дали?
– Почти сразу же, – я кивнул головой, сам толком не поняв, что хотел этим сказать, – У военных народу катастрофически не хватало, на многие второстепенные работы выделяли мужчин из гражданских. К тому же оружия на складах оказалось гораздо больше, чем боеспособного населения, – под одобрительные кивки допрашивающего, я продолжил, чуть затормозив, словно вспоминая, как же дело было раньше, – тогда в первый раз взял в руки оружие. А потом пошло… Поездки в город, операции по захвату продуктов, одежды… Всего, что необходимо людям, не способным выживать без цивилизации. Тогда меня и заметили. За храбрость…
– И ты вот так просто согласился? – он специально выставлял напоказ свое притворное удивление, давая понимать, что глупого ответа мне не пережить. Только я к тому же и понимал, что и в другом случае мне долго не протянуть, а потому продолжал отчаянно врать, честно глядя ему в глаза. Детекторов лжи, действующих без помощи проводов или чего-либо еще, прикасающегося к человеческому телу, еще не изобрели и вряд ли уже когда успеют изобрести, поэтому сразу им не разобрать, где я соврал, а где сказал правду.
– А что я еще должен был делать? – я пожал плечами, прикидываясь недоумевающим, – так просто и дальше носится на побегушках, добровольцем, до тех пор, пока из города не повывозят все, кроме не поддающегося загрузке в кузов ландшафта? А потом спокойно сдать оружие и медленно помирать на полях картошки или в ремонтных бригадах? Такой участи я не хотел.
– И выбрал смерть быструю? – без тени иронии, абсолютно серьезно спросил меня допрашивающий, – Жуткое безвылазное дело, с будущими обещаниями славы и почестей? Можно спросить, как ты на это купился?
– Как раз на славу и почести купился, – признался я, стеснительно уткнув глаза в пол, – Если бы вернулся, то меня знал бы весь анклав. Каждая девчонка была бы моей уже заранее. А к этому обеспеченное будущее и место в вооруженных силах, в элите.
– Дурак, – ткнув пальцем в мою сторону, он повернулся к своим холуя, – Гордый дурак, поверивший во все, что ему рассказали. Нет, как ты вообще сумел выжить? Даже если бы тебя не убили бы здесь, то убрали бы уже дома, как ненужного свидетеля. И все почести твои состояли бы из пули в затылок, да братской могилы без подписи. Неужели ты до этого не допер тем, что у тебя там вместо мозгов в голове?
Я изобразил на лице искреннее удивление и разочарование, но боясь, что это плохо заметно, все же решился добавить:
– Они не могли меня обмануть…
– Может, и не могли, но сделали это четко и аккуратно. У тебя даже был бы шанс спастись, ели бы ты не полез за этими рабами. Уехал бы себе спокойно, посвистывая под нос, – тут он посуровел и четко спросил, – Зачем ты за ними полез?
– Жалко стало. Все же живые люди, – моя наивность, похоже, полностью устраивала человека, со мной разговаривающего. Или обо мне лично, либо обо всем, связанном с анклавами военных, этот бандит был чрезвычайно низкого мнения, что мне играло на руку, – они не сделали ничего такого, за что должны были бы умереть такой страшной смертью.
– А те, кого ты подорвал, значит, должны были умереть? – поинтересовался мой собеседник, по привычке закурив сигарету, но тут же сплюнув с брезгливым видом, а потом и вовсе забросив наполовину сгоревший окурок в дальний угол, – Так получается, по твоей логике?
– А скажите, что нет? – настолько обнаглел, что даже решился ответить вопросом на вопрос. Я чувствовал, что разговор, со стороны больше похожий на откровение, подходит к концу, и мной овладело какой-то совершенно отрешенное от происходящего чувство, будто я читаю рассказ, который на самом интересном месте должен подойти к концу. Героя было жалко, но книжку можно просто поставить на полку, где она и будет пылиться еще очень много лет. Понимание, что все происходит именно со мной, и именно моя жизнь сейчас должна подойти к концу, никак не приходило, сменившись желанием чем-то скрасить сей
