аккуратно сложено, чтобы не помялось. По-русски он говорил хорошо, только с сильным акцентом.
Работали у «Ван-Зун-Хина», по словам Веры Петровны, одни мужчины - в китайских прачечных тех лет это было нормой. Китаянок в Москве было довольно мало - как правило, мигранты оставляли свою семью дома, надеясь когда-нибудь заработать денег и вернуться на родину.
- Женщин их я только на улице встречала. К нам во двор они почему-то не заходили. Они обычно игрушки продавали, я помню переводные картинки, прекрасные. Но мне их редко покупали.
Похожее свидетельство оставил в своих воспоминаниях и москвич Анатолий Гуревич: «Можно было видеть и китаянок в национальной одежде с туго забинтованными крошечными ступнями. В то время для китайских женщин маленькие ноги считались признаком изящества, и достигалось это тугим бинтованием ног с раннего детства. Эти китаянки продавали на улицах бумажные разноцветные веера, менявшие свою форму при встряхивании, или маленькие, цилиндрической формы, глиняные коробочки с бумажным дном- мембраной, привязанным на конском волосе к маленькой палочке с восковой головкой. При вращении палочки коробочка вращалась вокруг нее, натягивая волос и издавая резкий, жужжащий звук. Они продавали маленькие, свернутые из бумаги цветные мячики на резинке, всегда возвращавшиеся после броска к своему владельцу». Мужчины торговали более крупным товаром: «По дворам ходили китайцы- торговцы, с большими тяжелыми, завернутыми в белые простыни тюками на спине и с железным аршином в руке. В тюках находились сатин, китайская 'че-су-ча' и другие дешевые текстильные материи. Им удавалось иногда находить покупателей, соблазнившихся доставкой товара прямо на дом». «Кроме евреев, в Москву понаехало много китайцев, - подтверждает С. М. Голицын в 'Записках уцелевшего'. - Они… держали мелкую галантерейную торговлю на тех же рынках и возле памятника Первопечатнику под Китайгородской стеной. Там они стояли рядами с самодельными пуговицами, расческами, ремешками для часов и разной мелочью».
Московские китайцы, по свидетельству современников, хранили свои национальные обычаи. Их внешний облик был традиционен: гладко выбритый лоб, прикрытый маленькой шапочкой, длинная коса на затылке; темный синий или красный халат. Фокусники и бродячие артисты одевались ярче, иногда даже вешали на себя бубенчики, чтобы привлекать внимание - кричать и кривляться им не позволяли строгие правила китайского цирка. Снова дадим слово Анатолию Гуревичу: «Молча, с хорошей мимикой и жестами они глотали крупные шарики, показывали и другие фокусы. Некоторые китайцы расставляли на легких складных козлах лоток с хитроумной постройкой вроде какого-то замка и пускали в него разноцветных мышей - серых, коричневых, белых и пегих, проделывавших сложные путешествия по замку, попадавших в тюрьму с деревянной колодкой на шее и т. п».
Очень часто вся эта мирная деятельность - торговля, стирка белья и развлечения для московских детей - была всего лишь прикрытием для других, куда более опасных и прибыльных занятий. До отмены сухого закона китайцы торговали контрабандным рисовым спиртом, позже ему на смену пришли опиум, кокаин и морфий. Эту сторону жизни китайской общины описал Михаил Булгаков. В пьесе «Зойкина квартира» как раз идет речь о «прачечной», сотрудники которой поставляли наркотики для подпольного притона. Зойкина квартира (а точнее, ее прообраз, салон Зои Шатовой), кстати, сохранилась, она находится в доме № 15 по Никитскому бульвару. Ее завсегдатай Анатолий Мариенгоф утверждал, что у Шатовой всегда «найдешь не только что николаевскую белую головку, 'Перцовку' и 'Зубровку' Петра Смирнова, но и старое бургундское, и черный английский ром». Про опиум - ни слова, но вполне возможно, что он все-таки был.
Другой частью китайской общины Москвы были работники Коминтерна, деятели коммунистической партии Китая и их дети. В советской столице они учились делать революцию - сначала в Московском коммунистическом университете трудящихся Востока, а потом еще и в отделившемся от него Университете китайских трудящихся имени Сунь Ятсена. В Москве, например, учился сын Чан Кайши Цзян Цзинго (Николай Елизаров), который позже стал президентом Тайваня, и будущий многолетний правитель Китая Дэн Сяопин (из характеристики: «Дэн Сисянь. Русское имя - Дроздов. Парторг группы. Отношения с товарищами тесные. К учебе относится с большим интересом. Наиболее пригоден к организационной работе»). Эти китайцы одевались по-европейски, у всех были одинаковые темно-синие костюмы, полученные по ордеру. Они частенько встречались на Тверском бульваре - студенты университета имени Сунь Ятсена шли на занятия в здание бывших Высших женских курсов на Волхонке. Студенты КУТВ отдыхали на бульваре после занятий - университет трудящихся Востока находился в несуществующем сегодня «доме Фамусова» на Страстной площади. Общежитие для обоих учебных заведений было одно - в Страстном монастыре. Судьба у всех китайских студентов оказалась бурной - кто-то кончил свои дни в сибирских лагерях, кто-то погиб на родине в Китае, кто-то был там же похоронен со всеми почестями. Могила одного из бывших студентов, Ван Мина, оказалась и в Москве, на Новодевичьем кладбище (рядом с ним лежат его жена Мэн Циншу и дочь Ван Фан).
С военного конфликта началось зарождение московской китайской диаспоры, военный же конфликт привел к ее закату. Когда в 1929 году китайские военные захватили КВЖД, из Москвы начали высылать китайцев. По мере того, как нарастало напряжение между СССР и Китаем, репрессий становилось все больше. А к концу тридцатых годов от китайской диаспоры не осталось ничего, кроме воспоминаний, потрепанных вееров и неспоротых меток с давным-давно постиранного белья.
Достало
Нет, мы вас предупреждали. Мы пытались договориться.
Мы склоняли повинные (на самом деле, ни в чем, в отличие от ваших, не повинные) головы и пытались протянуть теплые пальцы навстречу вашей руке: «Да, это была страшная эпоха, вся эта советская власть. Эпоха ужаса и трагедий. Давайте вообще не будем об этом больше. Давайте думать о завтрашнем дне, о будущем. У нас так много забот».
Слова получались неловкие, деревянные, клацали боками, как поленья. Клац-клац.
Мне очень не хотелось спорить с либералами. Пока я клацал боками, либералы смотрели на меня насмешливо. Ну-ну, продолжайте, молодой человек. Продолжайте-продолжайте. Что вы там сказали: давайте забудем? Семьдесят лет кровавого режима забудем? Черную дыру, засосавшую Россию? Две трети столетия, потраченные впустую? Всю эту бездарную, неустанную, бессмысленную бойню? Растоптанные понятия о справедливости, милосердии и чести?
Я пожимал плечами: ну, что мы можем, в конце концов, со всем этим сделать? - вопрошал я.
«Вы тоже, - опрометчиво, но еще миролюбиво говорил я, - совершили немало ошибок…»
Ну, конечно, ага. Российские либералы - совершили немало ошибок? Ну, конечно.
Вообще не совершили, как выясняется, ни одной.
Все эти ошибки, да-да-да, были заложены еще тогда, в мрачные годы проклятой советской власти. Кризис географии и демографии государства. Гибель деревни. Упрощение культуры. Экономический коллапс. Падение нравов. Распад оборонки. Чечня. Буденновск. Немыслимые взрывы домов в столице нашей Родины. Подлодка «Курск». Битцевский маньяк. Квачков. Женя Родионов. Торговля детскими органами. Торговля курсантами в военных училищах. Беспризорность. Пахучие стада бомжей. Шприцы в подъездах. Гастарбайтеры. Таджикская девочка. Русский мальчик. Цветущие публичные дома,
