назову их так – разрешили перейти море, лишь получив доказательства того, что Агарис исполнился скверны. Очень похоже, что так оно и было. Теперь Зегина нашла скверну в Паоне. Это может быть правдой, а может – политикой. Вытеснить «павлинов» с побережья, соорудить там «чумные» заставы, потом разрешить вокруг них селиться, передвинув Межевые острова за море и сделав их только зегинскими, – это заманчиво…
– Папеньке не понравилось бы граничить с морисками, – задумчиво протянул Марсель, – тем более с чужими. Но если мы будем граничить с гайифцами, которые граничат с морисками, может выйти неплохо. Так почему бы зегинцам не искоренить немножко скверны, а нам в это время не навестить фок Варзов? Пока мориски не нарушат еще чего-нибудь…
– Я должен навестить даму.
– Да, ты говорил, – припомнил Марсель. – Но разве ты имел в виду не Клелию? Ведь тебе с ней, если я ничего не путаю, должно быть как ни с кем.
– Кто бы спорил? – Алва рассмеялся, и Валме порадовался, что он не Клелия, не зегинец и не его величество Дивин.
2
Тени стали совсем короткими, солнце весело сияло прямо над головой. Последний день весны… Весна и война, вместе они нелепы, наверное, поэтому люди видят только войну.
– Это может быть хитростью, призванной выиграть время для подготовки очередной ловушки, – в очередной и, вероятно, последний раз предупредил начальник штаба.
– Может, – пожал плечами Савиньяк и вскочил в седло. Хеллинген отвернулся и принялся что-то выговаривать командиру васспардских кирасир. Время подходило к полудню, до встречи оставались четверть часа и четверть хорны. Хайнрих искал встречи с Проэмперадором Севера, Лионель был на таковую согласен, Айхенвальд с Хеллингеном – нет, но решали не они. Савиньяк ответил «да», и война задремала. Гаунау стояли на прежнем месте, в этом Реддинг был готов поклясться и клялся. Талигойцы, не теряя времени – потом «медведи» могли его и не дать, – сооружали полевые укрепления вроде тех, что так пригодились при Альте-Вюнцель, а фок Лауэншельд и Хеллинген утрясали кучу неизбежных при таких переговорах мелочей. Лионель почти не вмешивался: то, что предлагали гаунау, почти исключало удар из- за угла, а встретиться и лично посмотреть на врага, тем более на такого, было в любом случае полезно.
Маршал первым послал коня на ведущую к месту переговоров тропу. Над головой навис Летний Излом, и мысли сами собой сворачивали на костяные деревья, бергерские поверья и прочие прелести. Хайнрих пожелал говорить после обвала – гнался, гнался и вдруг остановился. Это могло быть связано… Это должно быть связано, потому что просто так медведи добычу не выпускают.
– Мой маршал, они ждут.
– Кто был первым?
– На открытое пространство мы вышли одновременно.
– Отлично.
Хайнрих привел с собой два полка, Лионель удовлетворился гвардейцами Мениго. О том, что долина Рачьего ручья будет набита «Закатными тварями» и егерями, никто не договаривался: обе стороны полагали разведчиков естественным дополнением пейзажа. К слову сказать, изумительно красивого. Маршал неспешно поднял трубу: гаунау стояли на виду, и пехота, и конница. С развернутыми знаменами, ровными рядами. На строго оговоренном расстоянии от брода. И еще у самого берега виднелась цепь егерей, эдакое отражение гарцующих на «талигойской» стороне «фульгатов».
Странно ровный для этих мест луг, надвое рассеченный широким ручьем. Костяная ива в Рафиано стоит в похожем месте.
– Уилер, тут в самом деле водятся раки?
– Мой маршал…
– Когда будете снимать дозоры, не забудьте проверить. – Савиньяк поправил шляпу и неспешно выехал из зарослей. Гаунау тоже не стали мешкать. От общего строя сразу же отделились с сотню конных и широкой рысью пошли к берегу, над всадниками реяли королевский штандарт Гаунау и большое серое полотнище. Добрались до широкой луговины в паре сотен бье от воды и встали. Чужая труба звонко сыграла что-то не слишком быстрое.
– Вот сейчас и узнаем, чему мы обязаны неожиданной передышкой. За мной, господа. «Идем с миром».
Талигойский трубач оглашает окрестности непривычным ему самому сигналом, Сэц-Алан поднимает наскоро сделанный серый флаг. Кавалькада перестраивается, дальше уместен церемониальный шаг. Грато не зря два года служил капитану личной охраны его величества Фердинанда, он знает, как себя показать. Сам Лионель под столичным седлом ходил дольше и – сейчас он отчетливо это понял – отнюдь не хотел возвращаться. «Торка молодит, Оллария старит», – повторял, возвращаясь к своей войне, отец. До того, что убивают обе, новый граф Савиньяк додумался сам.
Еще один зов трубы. Две кавалькады, одна против другой, и Рачий ручей между ними. Переправа легка и неопасна, это успели проверить уже раз шестнадцать.
– Сэц-Алан, передайте штандарт Уилеру. Уилер, Давенпорт, со мной. Остальным стоять.
– Мой маршал…
– Стоять, господа!
Шагом к журчащей сверкающей ленте. Если он прав, подвоха не будет, если ошибся, нынешние позиции на Кребсхюгель лучше тех, что были к началу перемирия, а пистолетный залп через ручей еще не смерть. Шагом, Грато, шагом…
Бурая шеренга за текучей водой расступается, пропуская всадников в темно-зеленом. Тоже троих! Ронсвикцы, и какие! Со стороны зрелище, должно быть, изумительное: три талигойские борзые и три гаунасских кабана… А Хайнрих, ничего не скажешь, хорош даже между своих полковников. Последний король-воин Золотых земель – это почти что последний дракон! Грузная фигура медленно поднимает руку, и полковники придерживают коней. Первым рискнул талигоец, первым отпустил свиту гаунау.
– Господа, вы мне больше не нужны. Все в порядке.
Да, теперь ясно, что все в порядке. Хайнриху нужен этот разговор, Савиньяку тоже.
– Вы хотели меня видеть, ваше величество? – Гаунау писал на талиг, талигоец ответил на дриксен. – Я здесь.
– Я вынужден видеть вас здесь, потому что не хочу видеть вас вообще. Мы – воины, а не болтуны, и нас никто не слышит. Предлагаю обойтись без дипломатии.
Предлагать обойтись без дипломатии – уже дипломатия.
– Нас слышат Создатель и Леворукий, но это неважно, ведь они читают в сердцах. Вы не хотите меня видеть, но вы хотите мне что-то сказать. Я весь внимание.
3
О чем только не передумаешь на похоронах и свадьбах, если ты не в горе и не в радости, а просто торчишь на виду с приличествующим случаю выражением. Арлетта Савиньяк думала о кардиналах, двух черных и высоких и одном маленьком и сером. Против маленьких мужчин графиня была предубеждена с юности, хоть и понимала, что высокий красавец может оказаться и мерзавцем, и дураком, и слизняком. Покойный Альдо, дриксенский Фридрих, Лансар, мэтр Капотта, Карл Борн… Никто из них не был обижен Создателем, или все-таки был? Недомерки души тоже недомерки, просто не сразу заметишь. Карла с Каролиной она так и не разглядела, почему бы не ошибиться и в другую сторону, особенно если Левий не считает себя обделенным. Сан, как и титул, и звание, – неплохие каблуки. Молящийся кардинал и уехавший генерал… Первый выглядит естественно, второй – нет.
Служба завершалась, красивая служба, строгая и печальная. Катарина уходила по-эсператистски. Так предложил кардинал, а не сомневавшийся в набожности кузины Робер согласился. Арлетта спорить и не
