4
В приемную, или чем там была эта комната, вело семь дверей. Запертых или нет, Руппи не проверял. Если он ошибся, исправлять поздно, нет – выказывать себя мнительным дураком невежливо и лень. Лейтенант сидел у огня и дрожал, несмотря на выпитое вино. Точно так же он трясся от холода и усталости в доме Бешеного. Похоже, это становилось привычкой – бросаться за помощью. Бездумно, как тот заяц, что, удирая от собак, кинулся к Мартину. Косой оказался прав, как и сдавшийся фельпам Руппи: если на твоих руках истекает кровью самый главный в твоей жизни человек, попросишь о помощи самого Леворукого, но сегодня промедление не было смерти подобно. Выходит, наследник Фельсенбургов и гордость бабушки Элизы сам по себе ни на что не способен? Ему требуется кто-то сильный, умный или хотя бы сумасшедший… Обидно.
Руппи с детства гордился своей решительностью, но, как оказалось, ее хватало лишь на то, чтобы куда-то ввязаться. До ума он так ничего и не довел, уповая то на удачу, то на дядю, то на адрианианцев, иначе с чего он принял приглашение, не от усталости же? Хотя так Руперт не уставал давно. Было даже хуже, чем в день хексбергского побоища, тогда лейтенант хотя бы не стоял в обнимку с каменюкой, боясь шевельнуться. Руппи зевнул и протер глаза, пытаясь сосредоточиться, однако двери, низкий потолок и рогатые подсвечники медленно, но неуклонно кружились, мешая собраться с мыслями. Лейтенант попробовал закрыть глаза – по красно-коричневому бугристому полю заплясали ядовитые пятна. Желтые, обрамленные рыжим, а между ними змеились то ли трещинки, то ли плохо прорисованные речки, как их изображают на картах. Руппи предпочел кружащиеся двери, одна из которых оказалась приоткрытой.
– Урррр… – Что-то толкнуло молодого человека под колено. Уркнуло и ткнуло еще раз, после чего показалось во всей красе. Пышная, как моток гаунасской пряжи, трехцветная кошка извивалась у ног Руппи, исходя нежным мурчанием.
– Уйди, – попросил Фельсенбург, – у меня ничего нет…
Кошка не поверила, а возможно, она была бескорыстна. Тяжело взгромоздившись на лейтенантские колени, тварь умело боднула Руперта под челюсть и заурчала еще громче. Когти шутя проникали сквозь сукно, впиваясь в беззащитное тело. Руппи помянул Леворукого. Подданная оного не обиделась, продолжая самозабвенно топтаться по гостю и не забывая оставлять на многострадальных штанах длинную шерсть.
– Я рад видеть вас гостем Адрианклостер, – раздалось за спиной. Лейтенант обернулся, потревоженная кошка сжала когти, но приглянувшийся ей человек все равно вероломно поднялся. Затекшая еще в нише поясница немедленно заныла, зато пушистая колючка шмякнулась на пол, тонюсенько мявкнула и немедленно принялась путаться в ногах.
– Простите, – извинился Руперт перед хозяином, – кошка…
– Вижу, – кивнул тот, и Фельсенбург по алому льву на стальной цепи узнал аббата. Рядом стоял давешний монах. Не Орест, а второй, постарше.
– Мы благодарны вам за доверие,
– Мне больше ничего не остается.
– Сейчас – да. Но вы сделали свой выбор раньше, я благодарю именно за него. Давайте присядем.
Руппи покосился вниз. Кошка продолжала изнывать от любви. Еще один монах попытался подхватить красотку, та оскалилась и замахала передней лапой.
– Любопытно, – заметил адрианианец. – Очень любопытно.
5
Четверть второго… Если верить полковнику, призраки еще могли появиться, но дожидаться Робер не стал. Желание закончить ночь у Марианны сделалось неистовым, и все же Иноходец отправился к его высокопреосвященству. Он не собирался скрывать приказ Алвы от Левия, но сперва хотел убедиться, что сам не отыщет ничего. Убедился.
Высокое крыльцо, мирное золотистое мерцание в окнах третьего этажа… И вновь дверь распахнулась прежде, чем Эпинэ преодолел последнюю ступеньку. Обитель была не такой уж и сонной, просто ее населяли совы, а совы – твари бесшумные.
– Его высокопреосвященство?
– Примет вас незамедлительно.
Знакомый запах шадди и аромат жасмина. Большой букет на зарешеченном окне, а рядом распласталась зеленоглазая жуть. Прижатые уши, кончик хвоста мечется из стороны в сторону. Кошка молчит, зато Клемент оглашает кабинет его высокопреосвященства громкой жалобой.
– Одну минуту! – Левий подхватывает Альбину под пузо и передает плечистому монаху. Новый секретарь не похож ни на ангела, ни на агнца, но, случись что, сможет таскать мешки и драться. Хорошая замена. – Я полагал, вы придете один.
– Понимаете, крысы очень многое чуют…
– Кошки чуют больше. – Кардинал уже колдовал над шадди. – Ваш зверек очень рисковал. Альбина не голодна, но она помнит свое предназначение, к тому же у нее нет выбора. У нас, насколько я понимаю, тоже.
– О чем вы?
– О том, что нам остается рассчитывать лишь на себя. Что ж, это даже приятно. Садитесь и пейте. Не знаю, как быть с вашим приятелем. Кошке сюда не пробраться, но крысы не ищут дыр, они их создают. Вы обещали мне какие-то новости…
Знает. Неважно откуда, но знает. Обмануть кардинала непросто, даже при сожженном Агарисе. Его высокопреосвященство лучше иметь в союзниках. Как и достославного из достославных, но союзники незаметно становятся близкими людьми. Приходишь по делу, а понимаешь, что просто рад встрече. Если б не Марианна, они бы с Левием проговорили до рассвета, но рассвет лучше встречать в постели и не в одиночестве.
– Ваше высокопреосвященство, мне остается только выпить шадди и откланяться. Вы все знаете лучше меня.
– Не равняйте меня ни с Создателем, ни с невеждой. Лишь первый знает все, и лишь второй так полагает. Итак, что я, по-вашему, знаю?
– То, что нам запрещено переходить Кольцо Эрнани, как если бы в Олларии была чума.
– Любопытно. – Левий отодвинул лежащую на столе книгу. Это была история падения Агариса. Первого падения. – Я об этом ничего не знал.
– Вы же только что сказали, что мы можем рассчитывать лишь на себя.
– Не знать не равнозначно «не думать». Раньше мы не получали известий, потому что так решили Валмоны и Фома, а купцы не везли товар, потому что их грабили. Теперь мы больше не Талигойя, мы снова Талиг. В Олларии не хватает очень многого, но здесь есть деньги и ценности. После восстановления порядка сюда не могли не хлынуть негоцианты, а их нет. Нет и известий, которые я бы обязательно получил, если б в Олларию разрешалось въезжать частным лицам, значит, это вновь запрещено. Кем? Либо Ноймариненом, либо Алвой, но я не вижу в этом смысла, разве что Алва пытается сохранить эсператистскую церковь и при этом не рассориться с морисками. Увы, это представляется неубедительным даже мне. Ваша прогулка как-то связана с искомой чумой?
– С предположениями Эрвина… графа Литенкетте. В Бергмарк есть что-то вроде суеверия. Там обращают внимание на любые странности… Они считают их знамениями.
– А знамений хватает, – задумчиво произнес Левий, – и самое явное – разгром Агариса. Святой град не знал святых, настоящих святых, а не тех, кого назначал таковыми конклав. Святой град рос как вздумается, и вместе с ним рос порт. Золото влечет золото и кровь, а не милосердие и не разум… То, что случилось, означает одно – церкви следует вернуться к гробнице Эрнани и очиститься от скопившейся скверны. Это будет возможно, если в войне победит Талиг, а в Талиге возобладает здравый смысл.
– Талиг и эсператизм? – растерялся Эпинэ.
– Именно. Олларианство – каплун. Оно бесплодно и не знает ни чудес, ни истинной святости. Это удобно, пока сильны владыки мирские, но стоит им пошатнуться – не уцелеет ничего. Эсператизм, изначальный эсператизм, полон смысла, но его надо вернуть. Это мог бы сделать единственный уцелевший магнус, но казненный морисками конклав в глазах верующих обрел то, чего ему не хватало последние годы.
