???
Кто бы ни победил, поле боя рано или поздно достанется мародерам.
Это касается и рыночных баталий. Кто бы ни выиграл, известная доля добычи достанется окружению победителей — начиная от жен и детей и кончая ляльками и секретутками.
Впрочем, к окружению богатых можно отнести и слой людей на зарплате, когда зарплата эта велика и явно не покрывается трудовыми усилиями получателей. Эта прослойка устроена сложно — туда можно отнести и специалистку по триммингу, и дизайнера интерьеров, и непонятного назначения дамочку средних лет, которая занимается в основном устройством корпоративов... Так или иначе, эта публика откусывает от пирога — хотя чаще просто сметает в рот крошки. Но и этих крошек достаточно.
Достаточно для чего, собственно?
Тут мы подходим к интересному. Выше мы уже говорили, что с классовым сознанием у нас небогато, и это обусловлено объективными причинами. Однако один источник соответствующих, простите за выражение, интенций, у нас все-таки есть — и это как раз эта самая паразитическая прослойка.
Именно эти люди гонят — устно, а то и письменно, — всю ту невыразимую мерзость, которую у нас принимают за «дискурс богатых». Что неверно. Признаться, не припомню ни одного состоятельного человека из лично знакомых, который стал бы — смог бы! — рассуждать о лузерах, быдле, нищебродах и прочем электорате. Он про него не думает — а когда думает, то без злобы и даже без чувства особенного превосходства. Нет, он не хотел бы оказаться на месте грузчика или продавца в супермаркете. Он, может быть, постарается при случае сэкономить на их зарплате или сделать еще что-то выгодное, но плохое. Но он не называет этих людей быдлом. Ему это незачем. Как и понтоваться перед ними.
Зато с каким смаком и упоением этим занимается мелкая сошка, пристроившаяся в денежное место, или дешевый говнюк, дорвавшийся до «руководства проектом». О, какие тут начинают цвести анемоны духа, как растопыривается человечек, дорвавшись до сладостной возможности ущемить ближнего.
В недавнее время эта дурь как-то особенно распространилась. В московских жральнях появилось очень много шлюховатых, которые, оттопырив пальчик, пили кофе и часами болтали по телефону, обсуждая шмотье и угарные вечерины. В метро — в часы московских пробок, когда под землю спускаются все, кому нужно куда-то доехать, — мне доводилось выслушивать разговоры о преимуществах «Азбуки вкуса» над «Глобусом Гурмэ», с обязательными выпадами в сторону жалких посетителей «Седьмых континентов». А интернет полнился понтами эффективных управленцев, демонстративно выбирающих маршрут круиза или новую машину — но куда больше времени тратящих на выражение своего фэ тем, кто не может себе позволить того и другого.
Правда, в связи с кризисом разнагличавшаяся челядь слегка привяла. Неизвестно, правда, надолго ли.
???
...Наконец, доехали.
Во дворе было сумрачно, тихо и грязно. Трудолюбивый мигрант в оранжевой куртке сидел на корточках и смотрел в никуда: отдыхал, наверное.
Мы открыли багажник и начали выгружать коробки. Они были одинаковые, картонные, тяжелые. В принципе можно было бы заносить по две, но у Лёхи было давление, а я сидел на зверской диете. Поэтому заносили по одной.
Там, внутри, было тоже сумрачно, тихо — правда, почище. Ходили какие-то люди, в основном женщины. На нас они не то чтобы не обращали внимания, но не мешали. Было видно, что все заняты и у всех много работы. Работы, за которую не платят.
Я подождал Лёху на улице. Он вернулся минут через десять, крутя на пальце брелок. Молча сел и принялся выбираться с неудобного места.
— Это все куда пойдет? — спросил я про коробки.
— В «Радугу», — ответил он.
Лёха уже два года тусовался среди этих людей, занятых таким странным делом, как благотворительность. Он возил грузы в интернат для больных детей. Он старался делать то, что можно — и чтобы не раздражать любимую Катьхен, которая этого не одобряла.
По левой стороне уверенно рассекала желтая машина, вся состоящая из изгибов. В ней сидела девушка типически понятной наружности.
— Тую маму! — присвистнул Лёха. — Ламборджини! Совсем озверели, такие тачилы соскам раздаривать. Увидишь, это все навернется. И очень скоро.
— И что? — поинтересовался я.
— И то, — Лёха выкрутил руль и засмеялся. — Должна же быть какая-то справедливость.
И вас накроет
Кризис на Каме
I.
Глава администрации Краснокамского района Владислав Дмитриевич Жуков говорит со мной, закрыв глаза. Похоже, давление — или тема такая, что белый свет не мил, а скорее всего, все вместе. 810 рабочих главного городского предприятия — целлюлозно-бумажного комбината «Кама» — стройными колоннами идут в безработицу, — и бог весть, куда дальше завернут эти колонны.
Сокращений такого масштаба не было и в самые лютые девяностые. Основная масса — женщины за сорок, предпенсионного возраста; увольняют как не лучших работников, так и профессионалов.
За каждым — семья.
Город, что называется, на нервах.
Пожар пытаются гасить заранее. Огнеборцы — городской Центр занятости, профсоюзы, администрация района и города, они еженедельно собираются на специальную трехстороннюю комиссию. Обсуждают процедуру, перебирают вакансии. Чиновники, юристы, рекрутеры, инженеры, рабочие. Скоро, наверное, понадобятся врачи и психологи.
— Но все будет по КЗОТу, по закону?
— Мы все делаем, чтобы было, — говорит Владислав Дмитриевич. — Мы стараемся.
И закрывает глаза.
II.
В те дни, когда я была в Краснокамске, хоронили Валерия Алексеевича Ермакова, бывшего начальника цеха. Бывшим он стал недели за три до смерти. В марте ему должно было исполниться 60. Рабочие рассказывают: узнав, что попадает под сокращение, разозлился — полгода пожалели! — написал заявление «по собственному», и вот — инфаркт. Василий Петрович Сингилеев, глава профкома «Камы», мрачно комментирует: от этого или не от этого, а факт есть факт.
Краснокамский ЦБК строили семь лет, и к моменту открытия в 1936 году он считался крупнейшим
