и опасным. В 1937 году как «враг народа» он попал в лагеря, где провел более полутора лет и освободился в тот короткий период, когда новый руководитель госбезопасности Берия чуть-чуть отпустил беспощадные тиски репрессий. Жил впроголодь, иногда без единой копейки, вынужден был отправить детей нищенствовать, чтобы хоть как-то прокормиться, — через все прошел Иван Степанович, но сохранил светлую веру в Бога. Вся его жизнь была пропитана любовью. Любовью к Богу, ко всему окружающему миру, к духовной музыке, книгам, резьбе по дереву. В суровых условиях Русского Севера он увлеченно и плодотворно занимался пчеловодством, садоводством и огородничеством.
В Архангельском областном архиве сохранилось его заявление 1931 года в сельсовет с просьбой о восстановлении в избирательных правах, на которое в итоге он получил отрицательный ответ.
К заявлению приложена автобиография Карпова, представляющая собой яркий и впечатляющий документ начала 30-х гг. ХХ века. Это обычная школьная тетрадь, полностью исписанная крупным, разборчивым почерком. В тексте практически нет ошибок, для публикации пришлось только несколько поправить пунктуацию, приведя ее к современной норме.
В ходатайстве отказать ввиду долголетней службы в религиозном культе.
2.11.31 г.
(подпись неразборчива)
В Ляховский сельсовет дер. Звягинской
гр-на Ивана Степановича Карпова
Заявление
Как бывший служитель религиозного культа (псаломщик) я лишен избирательных прав, а потому лишен прав быть в какой-либо организации, и при моей многосемейности, материальной необеспеченности нет возможности вести хозяйство, а дети не могут учиться в какой-либо школе, и все лишены медицинской помощи.
Происхождение мое — из крестьянской бедняцкой семьи — знает весь Ляховский сельсовет. Поступить на означенную псаломщическую службу заставила меня материальная нужда из-за куска хлеба, так как мы остались от отца малолетними, а мать, вдова, не могла дать никакого другого образования. В настоящее время материальное мое положение таково: дом-изба — пополам с братом, 1/2 души пахотной земли, 1 корова, 30 ульев, которые составляют весь источник существования с семьей в 8 человек, из которых 6 малолетних детей. Находясь в таком критическом положении, я решил обратиться в Ляховский сельсовет, не найдет ли он возможным восстановить меня в избирательных правах ввиду того, что служба мною избрана была не совсем сознательно, так как я не кончил никакой духовной школы кроме своего Ляховского училища, а более все зависела от воспитания, данного мне религиозной матерью, что подробно видно из приложенной биографии.
1931 года 2 августа.
Гр-н Иван Степанович Карпов
Биография гражданина Ивана Степановича Карпова
В 1898 году остались мы от отца впятером: дед, старик 84 годов, мать 41 года, я 9 лет, сестра 2 лет и брат Василий 3 месяцев. Отец был самый прегорький пьяница и пропил все хозяйство, так что в наследство нам осталось: полуразвалившийся дом из двух изб, одна корова и хромой конь 30 годов, которого продали за 1 рубль под кожу. Души сенного покоса были пропиты соседу Степану Ефимовичу Журавлеву, тогда сидельцу винной лавки. В то время я учился в школе. Рабочих рук в семье не было, кроме матери, а потому приходилось нанимать всю работу по хозяйству: сенокос, пашню, молотьбу, а для уплаты приходилось продавать, что имелось в хозяйстве: амбар, последнюю корову. В 1900 году помер мой дед 86 годов, померла и сестра 4 годов. Остались мы втроем: мать, брат и я. Мать моя была очень религиозная, так что большую часть жизни провела в молитве, хождении пешком за тысячи верст по святым местам: Саров, Киево-Печерскую Лавру, в Москву и Соловки, чтобы умолить Бога избавить мужа от пьянства, но так и не могла ничего поделать, отец мой скончался самоубийством в пьяном виде. Как самая религиозная, слепо верующая, неграмотная, мать моя старалась и нам с братом дать такое же воспитание, которое состояло в ежедневной утренней и вечерней молитве с поклонами и хождении в церковь каждое воскресенье.
В 1902 году мать отправила меня в Соловецкий монастырь на год, чтобы выполнить данное Богу обещание при моем рождении, так как по словам матери я родился мертвым и совсем окоченел. Так как мать не в силах была укрыть меня и привести в чувство, то помогла соседка — подняла на печку и укрыла, где я и очнулся. В монастыре у меня нашли приличный голос — альт — и взяли в соборный хор, предварительно изучив ноты, так что в течение года выработали из меня певца, самостоятельно ведущего свою партию альта. Тут стал развиваться у меня певческий вкус, так что я вполне понимал ту мысль или чувство, которое было вложено композитором при сочинении песнопения или концерта. Прожив в монастыре 1 год 3 месяца, я вернулся домой, чтобы заняться хозяйством. Какое убожество я нашел дома в сравнении с монастырской жизнью. Хозяйство наше совсем пало: нет ни лошади, ни коровы, а о питании и говорить нечего. В таком бобыльском хозяйстве мне было совершенно нечего делать, и вот появилось желание научиться столярному ремеслу, и осенью 1904 года я поступил в качестве бесплатного подмастерья к столяру Прокопию Ивановичу Казакову деревни Гурьевской, где работал в течение двух зим и научился кой-какой деревенской работе и начал работать у себя на дому, но работа не давала мне средств, достаточных для существования, и приходилось браться за восстановление упавшего сельского хозяйства. В 1905 году продали последний амбар Алексею Петровичу Мокееву, взяли у соседей взаймы денег и купили лошадь за 25 рублей. С каким усердием я взялся за хозяйство, знают все соседи. Все концы полос были отвезены, весь мусор и земля со старого дворища были свезены на полосы, так как навозу было очень мало, и удобрять землю было нечем. Приходилось наниматься пахать у соседей.
Пробившись три года, я никак не мог свести концы с концами в своем хозяйстве, так как сена было всего на три едока, всего на одну корову, а потому я решил, что лучше еще поучиться столярному делу и быть мастером-столяром. Но случилось совершенно другое. Проезжал по школам инспектор-наблюдатель, через которого было сообщено устюжскому архиерею обо мне, деревенском парне, имеющем голос тенор и знающем нотное пение. Через месяц было предложено мне явиться в Устюг к регенту хора на испытание. Вот тут-то и решилась моя судьба, что я ушел из дома и был принят в хор. Обеспечение мне было: своя одежда, готовый стол с квартирой да доход хора 3 руб. 50 копеек. При таком обеспечении я едва дотянул год и то благодаря тому, что иногда находил столярную работу. Нужно было устраиваться иначе. Согласно прошению я был определен исправлять должность псаломщика и то временно к Лябельской церкви Красноборского района, так как не кончил никакой духовной школы, кроме своего земского училища. По приходу из Устюга на Ляблу на место псаломщика обязанности мои заключались в беспрекословном подчинении священнику во всем. Все письмоводство по церкви и приходу и никуда на час не отлучаться без ведома священника. Обеспечение положено такое: 50 копен сена, 1 1/2 десятины пахотной земли и 100 рублей в год жалованья. При таком небольшом обеспечении землю приходилось обрабатывать самому, и я подряжался ежегодно в пахаря к крестьянину-судоходцу, а взамен платы с него я брал у него лошадь для обработки своей земли.
В 1912 году я женился, пришлось обзаводиться хозяйством: купил корову, да и мать была уже 62 годов и совершенно ничего не могла делать. В 1916 году был взят по мобилизации на военную службу, где работал в столярной мастерской 2-го пулеметного полка в Петрограде. Во время революции был в Петрограде — местечко Стрельна, недалеко от Петергофа. В 1919 году вернулся домой к окончательно разоренному хозяйству, потому что никакого солдатского пособия или пайка семейству не выдавали, а доход от церкви поступал заместителю, а по закону следовало бы моему семейству. В 1919 году отошла земля от церкви, и был я нанят прихожанами по 1/2 фунта с души хлебом и 60 руб. в год деньгами при своей квартире, так как дом приходский занят под 1-й класс школы. При такой обеспеченности приходилось убежать со службы. Но так как убежать было некуда и не к чему — нет нигде ни земли, ни своей избы-угла, то приходилось терпеть. Питание тогда было с усадебного огорода в количестве 55 кв. сажен, который давал ежегодно 20 пудов моркови и кроме того порядочно других корнеплодов и огурцов, так как в бытность на военной службе в Петрограде я работал у чухни на огородах, которые приносили огромный доход овощами и в особенности клубникой, где я присмотрелся к уходу за овощами, каковой уход и применяю дома в настоящее время и вижу превосходные результаты на своем маленьком огороде, что, я думаю, видят мои соседи. Брат мой, Василий Степанович Карпов, служил в Черевковском РИК счетоводом, тоже не имея своей избы-квартиры, так как дом наш был в Ляхове разломан и сложен в штабель, чтобы не догнил без крыши окончательно. И вот мы сообща с братом решили строить избу из развалин старого с условием: на средства брата срубить и отделать, а мне в 1928 году войти жить, предварительно сделав рамы, двери, печь и помещение для пчел. Служба не давала почти никаких средств да и не стала удовлетворять, так как приходилось сталкиваться частенько с такими противоречивыми вопросами, которых разрешить не могу ни сам, ни другие с богословским образованием люди.
Встретился однажды в Красноборске с одним пчеловодом с Падзер, около Сольвычегодска, с которым познакомился, и рассказал о своем положении. «Брось-ка ты, парень, эту бесполезную службу и займись пчеловодством, которое даст тебе кусок хлеба», — дал он мне совет. — «Да вдобавок, ты еще и столяр, так тебе только пчел и водить». Вот где я услышал
