микроволновка.
Опять мужику-лентяю досталось все самое лучшее: собственный теплый домик посреди равнодушного офиса.
И, наконец, последняя причина, по которой женщины относятся к охранникам с холодностью, — это свойственное немалой части профессионалов ничегонеделания дурное морализаторство. Будто не видят, не понимают декоративной своей роли!
Вот представьте себе: сидит школьный охранник возле дверей и не пускает родителей в школу. Не разрешает посмотреть, отчего это ребенок вовремя не спустился после занятий (да не случилось ли чего?), не разрешает мамам и бабушкам первоклассников помочь им переодеться. «Не пущу, — говорит, — а вдруг у вас в сумке бомба?» И продолжает: «А вы помните, отчего Лужков во все школы охранников посадил? Вы помните, из-за чего мы все здесь сидим? Это же мы после Беслана сидим!».
Тут даже сил не было у собравшихся женщин сказать охраннику хоть что-то дурное. Только одна спросила: «Ну и кому б ты помешал?».
Ведь сидят все эти охранники, как сувениры-обереги, как жабы с денежкой во рту на семейном телевизоре (на всякий случай, на домашнее благополучие), — никто ведь не ждет от них ни подвига, ни битвы, ни пользы. Перед нами продукт общественного суеверия — «на всякий случай», «на авось», посаженный возле двери, изнывающий от безделья здоровый мужик, который всерьез считает, что охраняет «объект» от абсолютного зла.
Значит, служит абсолютному добру.
А на практический женский взгляд существуют всего три вида «охранного» труда: бессмысленная деятельность, осмысленная бездеятельность и бессмысленная бездеятельность.
Осмысленная бездеятельность — это удел вахтерской службы на «объектах», с территории которых можно хоть что-то вынести (для охранника-лентяя существует три главных профессиональных термина: «объект», «проникновение» и «вынос»). Вахта — какой-никакой заслон, так что тут свой хлеб охранники, безусловно, оправдывают...
А волоперы в супермаркетах, воля ваша, занимаются бессмысленной деятельностью. Особенно в дорогих. Дело в том, что в мире существует несколько совершенно волшебных закономерностей. Например, во все времена и во всех странах, с неизменностью природного закона, покупатели уворовывают из магазинов самообслуживания четыре процента товаров. Больше — бывает, меньше — нет. Ирина Артемьева, популярный тренер групп личностного роста, известный психолог, рассказывала мне, как ее приглашали в элегантный продуктовый супермаркет провести психологический тренинг для охраны. Зачем? «Хозяин пригласил меня, — рассказывает Ирина Вячеславовна, — и говорит: помогите мне, г-жа Артемьева, у нас в супермаркете стали часты случаи воровства. Пропадает уже четыре процента товаров! Я ему пыталась доказать, что эти четыре процента будут пропадать по-любому — не поверил. Научите, твердит, мою охрану отличать порядочных людей от непорядочных. Что ж, любой каприз за ваши деньги! Начали у него ребята за покупателями ходить, в глаза им заглядывать, в затылок дышать. Начали задумываться, а охранникам думать вредно. Они от этого портятся».
Вот этот случай — блестящий образец бессмысленной, но целенаправленной деятельности.
И, наконец, венец волоперского труда — бессмысленная бездеятельность. Это, например, охрана многочисленнейших бумажных контор и гламурных офисов, на вахтах которых охранники в черных пиджачных парах сутками сходят с ума от скуки. Ни выноса им, ни проникновения.
III.
И все-таки в прекрасном ничегонеделании вахтера-охранника есть и что-то хорошее, важное. В нем есть социальная поэзия — поскольку всякая праздность поэтична.
Вспоминается год 93-й. Несколько первых коммерческих киосков на площади возле метро «Улица 1905 года». Подъезжает богатей со свитой. Что для нас сейчас богатый автомобиль с охраной? Привычная картина. Проносится молнией какой-нибудь великий человек, а за ним с неотвратимостью грома тарахтит охрана в лакированном ящике на колесах. А тогда... Приехал скоробогач на вишневой «девятке», а охрана следовала сзади на мотоцикле с коляской.
И что-то там богатей с продавцом не поделили (продавец коммерческого киоска образца 93 года — чуть ли не ровня денежному человеку)! И тотчас за нарушителем начал бегать пьяненький охранник в штатском костюме и армейской фуражке. И бегает, хохочет, будто кто его щекочет, и кричит: «Эй, мужик! Я свистну, быки приедут! Эй, мужик! Я свистнул, быки уже едут!»
Наконец, скоробогач остановился: «Ну и что они мне сделают?». А охранник подумал-подумал, и отвечал: «Да ничего. Потому что я не свистнул!»
Я вспоминала этого дышащего поэзией охранника, когда попал мне в руки поэтичный журнал «Записей распорядка дежурств». Обычный журнал, в обычном ЧОПе. И записи обыкновенные: «Ушел в день»; и «Ушел в ночь», «За ночь НИЧЕГО не произошло».
У волоперов есть свой профессиональный праздник — День вневедомственной охраны. Он приходится на 11 февраля и празднуется с 92 года (в честь утверждения закона «О частной охранной и детективной деятельности»). Имеются, конечно, уже и свои праздничные ритуалы, и корпоративные традиции. Например, во многих трудовых коллективах охранники начинают праздник с тоста: «Чтобы никогда и ничего!»
Представляете, перед нами мечта пяти миллионов русских мужчин: чтобы НИКОГДА и НИЧЕГО.
А ведь исполнится.
Имитация лени
Русский человек может быть трудолюбив, но никогда в этом не признается
Моя коллега вернулась из Афин в состоянии тихого бешенства. После нескольких дней препирательств с греческими организаторами Европейского социального форума, она добилась, наконец, поставленных целей, но чего это стоило! Пришлось целыми днями сидеть в офисе, по три или четыре раза повторяя одни и те же разговоры и выявляя неизменное нарушение договоренностей.
«Знаешь, в чем разница между ними и нами? — спрашивала она меня, захлебываясь рассказывая о неэффективности афинского центра. — Греки, как и мы, православные, поэтому они обязательно все перепутают, все, что могут, сломают, испортят, сделают не так, как надо. Но в отличие от нас, они считают себя западными людьми, потому никогда в своих ошибках не признаются и ничего не исправят».
Здесь ключевое понятие, конечно, «признаться». У нас в итоге выходит очень даже неплохо, но обязательно после того, как что-то сперва забыли и поломали. Однако, с другой стороны, откуда такая уверенность в собственной изначальной неэффективности?
Представление о том, что мы работаем плохо, что «мы беспечны, мы ленивы, все у нас из рук валится» сидит глубоко в русской культуре, и, как ни удивительно, не оспаривается даже самыми отчаянными патриотами. Напротив, западный человек, согласно нашим понятиям, трудолюбив, надежен и эффективен. Что, действительно, соответствует его представлениям о себе. Француз может подолгу говорить, как он четко и добросовестно выполнил свое дело — travail bien fait. Наоборот, русский, справившись со своей работой, никогда не будет хвастаться этим. Кроме того случая, когда для успеха надо было проявить смекалку, что-то сделать не по правилам, по собственной инициативе. Зато он будет взахлеб рассказывать про каких-нибудь идиотов, которые все запороли, наворотили невесть чего. А потом за ними непременно пришлось все переделывать. И что удивительно: переделка-то оказалась вполне успешной!
Столкнувшись с неэффективностью и некачественной работой на Западе, русский человек обижается. Не возмущается, а именно обижается эмоционально, лично. Его обманули. Его система ожиданий предполагала противоположность между нашей бестолковостью и их протестантскими ценностями. Однако тот факт, что протестантские ценности могут сочетаться с крайней бестолковостью, является для нас крайне неприятным открытием.
Несколько лет назад из Финляндии в Норильск по воздуху отправляли какую-то металлическую дверь особо сложной конструкции. На аэродроме финский менеджер обнаружил, что дверь в пенопластовой упаковке не влезает в самолет. Распаковав дверь, он погрузил на борт пенопласт, решив отправить саму дверь следующим рейсом. Ошибку обнаружили, когда борт был уже в воздухе. Можете представить, какие слова зазвучали потом в эфире! Самолет вернули, пенопласт выгрузили, дверь отправили.
Почему-то думается, что будь на месте финна русский прораб, ситуация сложилась бы противоположным образом. Дверь бы, конечно, поцарапали, люк самолета помяли бы, но загрузили всё вовремя и доставили бы как надо. И кто, спрашивается, после этого эффективнее?
Либеральные публицисты обожают жаловаться на щуку, из-за которой Емеля всего добился, не слезая с печи, на двоих из ларца, одинаковых с лица, делавших чужую работу, и на прочих сказочных героев, в образах которых закрепился русский культ лени. Однако так ли плоха русская работа на практике? Индустриальная культура закрепилась у нас в стране сравнительно легко, а пьянства и прогулов на отечественных заводах всегда было много, но не больше, чем на американских. Организация труда в офисах отличается у нас крайней бестолковостью, но все равно не хуже, чем в Англии. Мне всегда казалось, что хуже, чем в Сбербанке наладить обслуживание клиентов невозможно в принципе, но как-то раз мне пришлось обратиться по делам в один лондонский банк — я понял, до чего же я ошибался!
