захлебывалось, снова всплывало, и, в конце концов, шло ко дну?
Я этого не знаю. Я даже не знаю, мой ли герой написал этот натюрморт или он случайно оказался у него на стене. Я вообще ничего не знаю про эту картину, и никто ничего не знает. Знаю только, что это лучший натюрморт в русской живописи XIX века, а, может быть, и русской живописи вообще. Знаю, что написан он был кем-то по фамилии Волков, судя по подписи, выведенной красной краской в нижнем правом углу, но связать с каким-нибудь конкретным Волковым эту картину пока не удалось, хотя русских художников с такой фамилией множество. Еще знаю, что написан он был где-то в середине девятнадцатого века. А быть может, и позже, как добавляют знающие люди, рассматривая форму граненого стакана.
Мне, однако, кажется, что позже Крымской войны он никак не мог появиться. Для меня этот натюрморт - замечательное свидетельство конца золотой осени крепостного права, чудесная повесть об умирании николаевской эпохи, о настроении этого времени, тягучем, пасмурном, невнятном. Он напоминает мне наброски сумасшедшего Федотова, смятые листы несвязного бреда вперемежку с непристойностями, страницы гоголевских «Записок сумасшедшего», петербургскую унылость мартобря, заброшенность конца мира, Васильевского острова, обветшалую желтизну разорившейся усадьбы, заросшей сиренью, уже отцветшей, под мелким дождем, и разночинца в мокрых сапогах в гостиной стареющей пушкинской красавицы, смотрящей на него с неприязнью обветшалой гордыни, вынужденной считаться с неизбежностью. Он напоминает мне еще натюрморты француза XVII века Любена Божена, столь же загадочного художника, как и наш Волков, известного лишь по подписям на своих натюрмортах; его натюрморту, «Плетеной бутыли с вином и блюду вафель», Паскаль Киньяр посвятил целый роман «Все утра мира», очень хороший, где есть замечательная фраза:
«Все утра мира уходят безвозвратно».
Бывает, что и баран летает
В Антарктиде забил гейзер. В России перестали пить и воровать.
У летчика Мересьева отросли ноги - одна запасная.
А русская футбольная сборная отымела неназванную страну в финале мирового первенства в Лужниках.
В общем, «прилетел волшебник в голубом вертолете - ну, все как в жизни!» - как любил повторять на летучках Леонид Парфенов.
«Мяч круглый», - загадочно отвечают футбольные идеалисты на все земные турнирные прогнозы. Кто знает, куда залетит, да как звезды встанут. Авось, будет и на нашей стороне солнышко.
Рухнут льды, вырастут чужие ворота, и свобода встретит радостно у входа.
Гуляй, страна.
Самый наглый в футбольных обещаниях Первый канал при поддержке самого никчемного Российского футбольного союза, отчаявшись подыграть, подколдовать, подсудить нашим на поле, снял утопию, безнадежно скучную, как и все позитивные построения вроде кибуцев, снов Веры Павловны и кампанеллиного Города Солнца. Утопиям свойственно начисто игнорировать тот факт, что человек по своей природе дрянь и бездарь, на дядю без палки работать не хочет, а до звезд не дотягивается. Все города солнца (в том числе рогожкинскую Москву) населяют всемогущие великосердные святые, абсолютно чуждые духу соревновательности. Вдвойне странно, что эта волшебная, сказочная благодать применена к миру футбола, в котором миллионы людей готовы за кругляш, протолкнутый между двух столбов, рушить обитаемую вселенную и даже бить друг друга до смерти.
Понятно, что ставить эту великую быль надлежало кому-нибудь блаженному из города на Неве - скажем, зодчему национальных мифологем Рогожкину или склонному к исторической мультипликации Сергею Овчарову. Рогожкин уже создал свой объемный образ ведущих национальных приоритетов - армии, милиции и водки, ему и свисток в зубы. «Менты», «Блокпост», «Кукушка» и особенности национального всего, сваяв ирреальный фундамент русского духа, помогли автору выиграть тендер. Он умел сочинить патриотическое трехцветное баловство с химерами и кулябрами, напустить благотворительных галлюцинаций, восславить охотников в стране дикого зверья и выдать убойный национальный наркотик за нектар богов.
Он был народный, но и у него было больное место, за которое не трожь.
Рогожкин тоже оказался болельщиком.
Дикая картина победы русской сборной в финале, сравнимая с яблонями на Марсе и городом-садом в Западной Сибири, оказывается, грела его в глубине нестойкого сердца и постоянно сбивала жанр с безумного лубка (с непременным участием марсианских крокозябр об руку с инспекторами дорожно- патрульной службы) на кондовый добрый реализм под лозунгом: «Все у вас получится».
В итоге «Игра» стала гербарием радужных мечтаний лоха. Сборная поперла и дала. Билеты на финал плыли в руки всем заинтересованным лицам и заменялись на аккредитации, т. к. «с кромки смотреть удобнее». Все поженились и родили удачных детей, названных в честь победы Витями. Из каморки папы Карло вывалилась груда дензнаков современной России, которые, чтоб закатать губу лоху, были объявлены в той будущей России футбольных триумфов недействительными.
На Таити изобрели коктейль бело-сине-красного цвета с апельсинкой.
Город весь стал, как площадь метро «Павелецкая»: высотки окружили обливные небоскребы-болиды с патриотическими баннерами. Пелевин торжественно постригся в реалисты.
Тему усугубила прогрессирующая с возрастом режиссерская доброта.
Татьяна Москвина уже писала, что предпоследний фильм Рогожкина «Перегон» сгубила человечность: все до одного герои были до того замечательными, что не из чего стало лепить конфликт. Чукчи, курсанты, американские летуньи и русские ссыльнопоселенцы горячо и неумело любили друг друга, псих-комендант рвался на фронт, поросенок Тарасик летел на ПМЖ в Америку, а немецких гадов-супостатов вынесли за дальние скобки линии фронта на другую сторону земного шара, который, как известно, столь же кругл, как и мяч. Доброта накрыла и похоронила сюжет мягким одеялом со звездочками. Позитив подкреплялся твердым знанием, что в тот раз в конце наши - чукчи, особисты, американки и поросенки - действительно победили.
То ли дело футбол.
Давно пора признать, что:
Русская Нация Никогда Не Умела И Никогда Не Будет Уметь Играть В Футбол. Страна давно уступила былые приоритеты, давно смирилась со своим шестнадцатым местом в кино, авиации, науке и доброте, но любимую, потертую и колченогую игрушку - футбол она не отдаст никому. Звонкие победы в Кубке УЕФА не меняют картины: клубный футбол - забава интернациональная и средь истошных воплей: «Мы - лучшие!» как-то не принято оценивать вклад голландских тренеров, украинских форвардов и негритянской полузащиты в то, что комментаторы называют «общей копилкой». К чему растравлять комплексы?
Россия не виновата. У нее неподходящий для футбола климат. Всякий, кому доводилось катать мяч, знает, что можно играть в дождь, ветер и лютую жару, но по достижении нулевой отметки температуры игра встает: на льду футбол становится профанацией. Минусовая температура держится в нашей стране в среднем полгода. В тот момент, когда у перспективного молодняка приморья и субтропиков мяч залипает к ноге в пять лет и не отстает от нее круглый год до совершеннолетия, потенциальные русские суперстары каждые полгода переходят на мини-футбол в школьных спортзалах, потому что крытых полей на всех марадон не напасешься. Великий культуролог Макс Андреев однажды написал блестящую камикадзевскую
