знаменитостей. Интересные лица.
Удивительно (настолько удивительно, что не замечаешь этого сразу), но при этом скоплении людей практически нет ни омоновцев, ни милиции. Два омоновских автобуса (на лобовом стекле одного почему-то вымпел 'Газпромнефти') в переулке, но самих бойцов не видно. С задачей сохранения порядка справляется металлическое ограждение, начинающееся напротив боковых входов в храм и образующее с его парапетом узкий коридор, в начале которого стоит единственный охранник в джинсах и желтом жилете, с интервалом в пять-десять минут пропускающий внутрь коридора людей по пять-шесть десятков.
Чуть дальше по коридору - тоже частная охрана, уже в камуфляже с нашивками православного ЧОП 'Колокол'. Они, если нужно, ненадолго задерживают идущих и потом пропускают их по коридору - к милиции с металлоискателями. Туда, где все оставляют карманную мелочь.
В храме тоже тихо. Над алтарем светятся неоновые буквы 'Христос воскресе!' и красное яйцо из папьемаше. Гроб, перед гробом цветная фотография покойного и четыре гвоздики. В почетном карауле солдаты президентского полка. Остановишься перед портретом - и тут же голос, тихо-тихо: 'Проходим, не задерживаемся'.
Проходим, не задерживаемся. У выхода в ряд венки. Первый от ФСО, второй почему-то от пресс- службы президента. Дальше - от госсекретаря Союза России и Белоруссии, от ФСБ, Администрации Президента, Управления Делами Президента. В конце - венки с одинаковыми лентами от губернаторов.
Почему-то только здесь, у выхода, среди венков, люди начинают плакать.
Без ружья
Страшная катастрофа с «вирджинским стрелком», уложившим в провинциальном университете 32 человека, - несчастье, совершенно немыслимое ныне в России
То, что свободная торговля оружием, ежегодно провоцирующая в Америке расстрелы случайных жертв, пусть и не такие лютые, как на сей раз, до сих пор запрещена в нашем отечестве, - недовыкорчеванное наследие социализма. Мы пока еще не убиваем друг друга посредством вольно купленной в магазине винтовки. Но похоже, и эта тонкая защитная пленка скоро будет сорвана. Сторонников легализации ствола прибавляется с каждым годом. Обыватель, уже не надеющийся ни на какую милицию, жаждет собственноручно наказывать порок и отстаивать добродетель. На простейший довод о том, что в результате количество преступников не уменьшится, зато резко увеличится число недалеких, буйно помешанных и попросту озверевших людей, готовых пристрелить за копейку, - ревнители ружей не реагируют. 'Око за око, пуля рассудит, карабин разберется'. Говорите, в таком случае римское право будет заменено ветхозаветным каноном? Пускай.
Остается надеяться, что в обозримом будущем государство не санкционирует либеральную торговлю стволами, угрожающую превратить дурака с кирпичом в палача с пистолетом. Иначе все станет как в Штатах, где не то что студенты, но даже школьники являются в класс с дробовиком отомстить математику за некстати поставленный 'неуд'.
Но есть и другая мораль, не менее первой удаляющая нас от американской реальности с извечным ее 'достаю автомат и гашу всех подряд'. По сути дела, 'вирджинский стрелок' спятил не на почве невзгод, а посреди процветания. В обществе, где действует звонкое, улыбчивое табу на любые 'проблемы', всякое отклонение от шаблона - первый шаг к помешательству, идеальный зачин для триллера. На этом построены многие сочинения Стивена Кинга: маленький провинциальный город, предсказуемый быт, семья, бейсбол, газонокосилка и оптимизм. Но внезапно случается нечто такое, от чего привычный комфорт трещит по швам. Это и есть точка входа в безумие, мало заметная поначалу трагедия, логически ведущая к массовому душегубству. В каждом конкретном случае у 'несчастного' отыскиваются разнообразные резоны: 'психологическая травма', 'отсутствие понимания', 'детские комплексы'. Неизменно одно: бешенство вспыхивает, когда всем вокруг хорошо. Бойкие чирлидерши самозабвенно дрыгают ногами на пустом стадионе - но в разгар репетиции с трибуны спускается вурдалак с автоматическим пистолетом наперевес.
В России для подобного рода трагедий нет места. О каких 'изначально добропорядочных' гражданах можно говорить, если сама окружающая реальность в любой момент грозит поступить с нами самым неожиданным образом. В мае может пойти снег, физруки, военруки и трудовики рутинно доводят школьников до полусмерти, а для студентов припасены военкоматы. Русские медвежьи углы, аналогичные вирджинским, живут, как при царе Горохе, натуральным хозяйством, за окном по полгода не светит солнце, а летом вязкая тьма опускается на города уже в три часа дня. Из каждого окна и дупла, каждой канавы и переулка на вас направлены сотни, тысячи виртуальных стволов куда подлее, коварнее тех, что продаются в американских лавках. И если под их прицелом вы лучитесь благодушием, вам прямая дорога либо в святцы, либо в дурдом. Средь наших осин наособицу смотрится не тот, кто вооружен до зубов, а тот, кто разоружился, расслабился. Вот он-то и есть настоящий социопат. Подлинно русский, блаженный маньяк без ружья.
Памяти мануфактуры.
Иваново, некогда третий после Москвы и Петербурга промышленный город России - ныне депрессивный центр депрессивного региона, но люди там все еще работают.
Олег Кашин
I.
О том, что корпуса Большой Ивановской мануфактуры (БИМ) имеют какое-то отношение к текстильной промышленности, можно догадаться только по двум мемориальным доскам на выходящем на проспект Ленина фасаде. На одной доске написано, что в 1950 году мануфактуре было присвоено имя Ольги Варенцовой, во времена царизма совмещавшей службу на БИМе с профессиональной революционной деятельностью; вторая доска сообщает, что в 1967 году в честь 50летия Великого Октября переходящее Красное знамя ЦК КПСС и Совета министров СССР решением двух этих органов было оставлено коллективу мануфактуры на вечное хранение. Доски теряются среди вывесок офисов и магазинов, арендующих фабричные корпуса. Самая большая вывеска - у магазина с издевательским названием 'БУМ'. Магазин, впрочем, закрыт на ремонт.
Когда-то у стен БИМа стоял бюст дважды Героя социалистического труда Валентины Голубевой - как и полагалось по закону, в полторы натуральные величины. Многие помнят, как, уже будучи директором мануфактуры, Голубева с трибуны Съезда народных депутатов СССР сетовала на то, что, ежедневно проезжая по пути на работу мимо памятника самой себе, она испытывает ужасную неловкость. Съезд проявил уважение к скромности заслуженной ткачихи и разрешил в порядке исключения демонтировать памятник. Это событие стало для Иванова примерно тем же, чем для остальной страны в те же годы были поездки Бориса Ельцина в троллейбусе, вторая буква 'н' в названии эстонской столицы или, например, этнические чистки в Сумгаите, - то есть первым признаком того, что в стране наконец наступило долгожданное время перемен. Остальные признаки этих перемен тоже не заставили себя ждать и, в основном, сохранились до наших дней. Беглый осмотр города позволяет безошибочно убедиться в двух вещах. Во-первых, в Советском Союзе действительно была текстильная промышленность. Во-вторых, теперь от нее почти ничего не осталось.
II.
Украшенный колоннами и гнездами от множества давно перегоревших и украденных лампочек фасад фабрики имени Ф. Э. Дзержинского (фабрику открыл в 1922 году Валериан Куйбышев; колонны достроили при Сталине) теперь украшен игривым транспарантом 'Зайди сюда, не пожалеешь ты'. Так рекламируется мебельный салон - одно из нескольких десятков учреждений, занимающих ныне здание фабрики. Салон помещается на третьем этаже. Этажом ниже - какой-то маленький офис, четверо пожилых дам пьют чай с
