«Все, приехали».
Власти, государственные и не только, как в России, так и в других странах, реагируют на такое примерно одинаково. В каком-нибудь маленьком американском городке, где еще живо белое гражданское общество, магазинчик с порнухой могут прикрыть решением местной общины. Или, если не получится, сжечь ночью - и подпалят вертеп местные отцы семейств, крепкие независимые люди, которые в гробу видали федеральное правительство. Заметим, и какого-нибудь залетного парня на чересчур дорогой машине они там тоже особо привечать не станут. Одним из аргументов будет такой: «Этот смазливый типчик за нашими дочками ухлестывать будет». Роскошь и неприличие тут туго сплетаются. С другой стороны, любое «наведение порядка» - какое бы то ни было - начинается с уестествления «непотребства». Прежде чем начать бороться с преступностью или бедностью, всегда начинают бороться с непристойностью. Введение приличий - это первый знак того, что власть настроена серьезно.
Итак: роскошь и непристойность воспринимаются властями и обществом как некий вызов, причем опасный.
Тут меня могут спросить, а как я объясню российские девяностые, время в высшей степени похабное во всех смыслах.
Ответ прост. Власть, установившаяся в те сладкие года, была совсем особого свойства. В отличие от любой другой, она была заинтересована в том, чтобы фрустрировать местное население, уронить его самооценку до отрицательных величин, сделать жизнь «простого человека» унизительной и невыносимой. Чтобы этот простой человек массово спивался и умирал. Потому что при новом порядке «столько населения не нужно», ибо ста пятидесяти с чем-то там миллионов нефтяников в России не трэба.
Поэтому, помимо искусственно организованного обнищания, паленой водки и общей безнадеги, в ход пошла роскошь и непристойность. Все, что нормальная власть старается ограничить, было не только разрешено, но и активно поощрялось. Похабные скоробогачи раскатывали на «Мерседесах», давя народ - буквально, в прямом смысле, - а телепрограмма состояла из «передач для взрослых», во всех смыслах этих слов. Все было можно, и всем было от этого плохо.
Все это очень хорошо накладывалось на мифологию «капитализма».
Ибо «рынок» и прочая «экономика» по своей природе глубоко непристойны.
Так, демонстрация всяческого роскошества для рынка - абсолютная необходимость. На этом построена вся реклама. Основной рекламный прием - показ абсолютно любой вещи (особенно дрянной и дешевой), как роскошной.
И, с другой стороны, основным - чаще называемым, иногда просто подразумеваемым - денотатом любого рекламного сообщения является женское тело. Чаще всего оно присутствует как таковое. Если его вдруг нет, оно подразумевается. Роскошь нужна, чтобы завлечь женщину (или мужчину), она является выражением «полового интереса».
Надо сказать, что именно это обстоятельство является важным фактором формирования так называемой «антикапиталистической ментальности». Капитализм ненавидят не только за эксплуатацию и плутократию, а еще и за то, что он непристоен. Впрочем, «похабность» капитала, торговли и всего такого прочего - тема, достаточно хорошо освещенная в классической советской литературе, чтобы к ней снова возвращаться.
Правда, похабность эта относительна. Тут как раз тот случай - «кто нам мешает, тот нам и поможет». Ибо при капитализме возможно и рыбку съесть (то есть соблюсти порядок), и на фаллосе устроиться недурственным образом. Более того, именно это и позволило «обществу потребления» выжить и победить.
Именно при зрелом капитализме появились социально приемлемые формы роскоши. Так, если богатого вельможу эпохи Возрождения можно было отличить от чуть менее богатого метров за тридцать - по величине вторичных финансово-половых причиндалов, то бишь количеству драгоценностей, длине шпаги или ширине жабо, - то современного богатея трудно отличить от «просто приличного человека с улицы». Конечно, если определять будет человек с улицы. Роскошь спряталась в едва приметные лейблы, затаилась в складках скромных на вид одежек. Портфельчик за сто долларов, за тысячу и за десять тысяч могут выглядеть почти одинаково, даром что последний сделан из настоящего крокодила. Ботинки от Veston или Lobb, сделанные по ноге клиента, кое-чем отличаются от Ecco или Lloyd, купленных в народном магазине, - но человек, носящий Ecco, вряд ли почует разницу. Да, «в очертаниях что-то такое есть», но это ж надо присматриваться. Часики от Vacheron Constantin стоят на несколько порядков дороже поддельного «Ролекса», но последний выглядит роскошнее, «для тех, кто не в теме». И так во всем.
То же касается и непристойности по части обнаженки и сексуальности. Капитализм загнал похабщину в различные гетто. Например, именно развитой капитализм покончил с открытой уличной проституцией. Он же загнал ищущих пару парней и девок в закрытые ночные клубы и сделал «разврат» тихим и смирным. Секса, может, стало и больше, - но жаловаться на него не приходится.
Конечно, давление роскоши и секса все равно чувствуется. По идее, пуританские незападные общества должны иметь фору. Но Запад придумал хитрую штуку, а именно «свободу слова» и «права человека», каковые и навязал миру. Я не говорю, что эти вещи сами по себе плохи, - но одной из сторон их является возможность развращать незападные общества все той же роскошью и порнухой. Пролетарии всех стран начинают дружно дрочить на Вашингтон, штат Калифорния, - и через некоторое время сдаются ему с потрохами. Что произошло как у нас в стране, так и в мире в целом. «Плейбой» сделал для господства Запада на планете больше, чем Шестой флот.
Теперь можно снова вернуться к порнографии. Она является совершенно идеальным слиянием «товара» и «секса». Галереи картинок с телами разной раскрытости полностью подобны полкам универсамов: разнообразие упаковок и этикеток при довольно однообразном содержании. В данном случае, учитывая, для чего обычно используются порногалереи, этот принцип доведен до предела: все эти сиськи- письки - своего рода «скины» для трудолюбивой руки онаниста.
Однако ж не все так просто. Особенностью порнографии является ее, как бы это сказать, скрытая пристойность. Дело в том, что просмотр неприличных картинок по указанным выше причинам - занятие сугубо частное, интимное, «за закрытой дверью». Разумеется, с пошлятиной (например, с интернетными порносерверами) «как-то борются» - особенно на предмет политически трефного, типа маленьких голых девочек, которые сейчас строго запрещены в цивилизованном мире. Но, честно говоря, ими и так не очень-то интересуются. Еще, кажется, нельзя показывать секс со зверюшками и мертвецами - тоже удовольствия на любителя. Все остальное, включая насилие и пытки, как бы можно. Дверь, конечно, должна быть плотно закрыта.
Кстати, порнография, собственно, и создала «веб», каким мы его знаем. По некоторым данным, порнотрафик составляет около восьмидесяти процентов всего потока данных, качаемых через мировую сеть.
Райкин в свое время предлагал прикрутить к ноге балерины динамо-машину, чтоб ток давала на пользу общества. Похоже, он ошибся только с частью тела.
Я сошел на следующей остановке.
Через пару минут я обнаружил, что у меня нет русских денег. Есть немножко долларов, которые еще надо менять.
В поисках обменника я сунулся в подворотню, другую. Нигде не было искомой вывески. Зато в каком-то глухом углу я увидел секс-шоп. По старой памяти девяностых я решил, что в таком заведении может быть разменное окошко, и зашел.
В похабном вертепе было пусто. Длинные прилавки были завалены искусственными членами в пакетиках - размеры наводили на мысль, что их делают для лошадей. Стены украшали кружевные лифоны, хлысты с наручниками и длинная искусственная рука для засовывания в жопу.
За прилавком сидела тетка, очень похожая на ту, автобусную. На морде тетки каменело терпение.
Я подумал про себя, как это мудро придумано - брать на подобную работу именно такого типа тетех.
