Ступив на железный балкончик, он увидел Дориану, стоявшую у перил с дымящейся сигаретой в руке, не замечая его присутствия. Ее неподвижный профиль на фоне небес был прекрасен, как профиль античной статуи. Ветер играл в ее волосах. Одной рукой Дориана охватила себя за пояс, оперев на нее локоть другой, державшей сигарету. Инди с минуту любовался ею; потом Дориана обернулась, увидела его и улыбнулась.
– Тебе принесли мороженое?
«Само хладнокровие и невозмутимость», – подумал он, затем кивнул и указал на ее сигарету.
– А я и не знал, что ты куришь.
Она швырнула сигарету за перила и положила ладони ему на пояс.
– Я делаю еще много такого, чего ты не знаешь
Инди коснулся ее щеки и медленно, почти нерешительно приблизил губы к ее устам. Ее поцелуй был полон сладости экзотических фруктов, экзотических напитков – и еще чего-то неописуемо-экзотического. Он погладил ее черные как вороново крыло волосы, наслаждаясь их пышной мягкостью, но Дориана отступила на полшага и прошептала ему в губы:
– Мое мороженое тает.
– Наверняка.
Возвращаясь через бар в вагон-ресторан, Инди вдруг сообразил, что блондина так и не увидел; столик, за которым тот сидел, был пуст. Прямо иллюзион исчезновения.
Может, все это – игра воображения? Скажем, Дориана остановилась поправить чулок; блондин подглядывал и смутился, когда она заметила его взгляд – поэтому поспешил скрыться в умывальной комнате. И уже давным-давно вернулся в свой вагон.
Разумеется. Иначе и быть не могло.
7. Афинские тайны
До Акрополя они добрались под вечер; город уже тонул в рыжеватом закатном мареве. Афины лежали внизу, у их ног. Косые лучи солнца вызолотили великолепные дорические колонны Парфенона. Инди с благоговением воззрился на античный храм.
– Наконец-то Греция перестала казаться мне легендой.
Дориана засмеялась.
– Мне кажется, я слышу отзвуки голоса твоего отца.
– Перед сном он рассказывал мне о подвигах Зевса, Геракла, Посейдона, Гермеса и других. О Медузе Горгоне, Ясоне и аргонавтах. Я знал их всех до единого.
– Похоже, детство у тебя было прекрасное, – Дориана взяла его под руку.
«Ага, просто потрясающее», – подумал Инди, но спорить не стал. Не время сейчас спорить. Он глубоко вдохнул, словно волшебный воздух этих твердынь мог продлить мгновение.
– Как ты думаешь, что самое удивительное в судьбе Акрополя? – спросила Дориана.
Инди попытался вспомнить, было ли это на лекциях, но ничего не вспомнил и отрицательно затряс головой.
– То, что он все еще существует. В здании под называнием Пропилеи турки устроили склад боеприпасов, и в 1645 году он взлетел на воздух. Сорок два года спустя венецианцы взорвали Парфенон. И Акрополь дожил до нынешних времен лишь потому, что в начале девятнадцатого века археологи реставрировали его в соответствии со своими представлениями об облике памятника в пятом веке до нашей эры.
– У тебя опять профессорский вид, – заметил Инди с улыбкой, чтобы Дориана не приняла это за критику. – Это место, наверно, для тебя особенное.
– Конечно. Но больше всех я люблю башню Ветров на Римской агоре, особенно в рассветный час.
– Надо будет как-нибудь поглядеть, – Инди обвел взглядом город, уже погружающийся в сумерки. – Грандиозное место для археолога. Сплошь замечательнейшие руины, и прямо на задворках.
Вопреки его ожиданиям, она не засмеялась.
– Археологию, как европейскую культуру, породила именно эта страна.
Они пошли от массивных колонн Парфенона к Эрехтейону, единственному уцелевшему строению из остальных.
– Так почему же ты преподаешь в Париже? Я-то думал, тебе здесь лучше.
– Это сложный вопрос. Пойми – нас, археологов-греков, больше всего привлекают эстетические аспекты этой науки. Большинство наших предпочитают изучать великие работы античных скульпторов, нежели пачкать руки землей в поисках глиняных черепков. Фактически говоря, заведующие кафедрами археологии наших основных университетов являются специалистами по истории скульптуры.
– В самом деле? А почему?
– Ну, это своего рода компенсация экономического и социального отставания от северных стран, перехвативших наше наследие. Знаешь ли, нашей независимости всего девяносто лет, после четырех веков иностранного господства. Так что, сосредоточившись на эстетических аспектах археологии, мы как бы слегка превозносим нашу нынешнюю культуру.
– Ты разделяешь такой подход?
– Не разделяю, но понять могу. Я преподаю в Париже, чтобы иметь возможность взглянуть на предмет под более широким углом.
Они остановились перед Эрехтейоном, разглядывая кариатид – ряд каменных дев, подпирающих южный портик здания. Последние лучи солнца играли на каменных лицах богинь, портик тонул в сплетении света и теней. На мгновение Инди показалось, будто кто-то стоит у основания одной из статуй.
– Ты немного напоминаешь мне другого студента, – голос Дорианы звучал едва слышно, словно она говорила сама с собой. – Он был из Англии. Приехав сюда, он и понятия не имел о нашей нынешней истории. Знал только, что лорд Байрон умер у Мисолонги. Вот так.
Она умолкла. Инди ждал продолжения.
– Надо идти, – наконец, встрепенулась она от задумчивости.
В сумрачной дымке вспыхнули первые огоньки вступающего в ночь города. Инди кивнул, но взгляд его так и влекло к Эрехтейону. Он изо всех сил всматривался вглубь портика. Освещение изменилось, блики исчезли и теперь стали отчетливо видны два человека, мужчины, пристально смотревшие на Инди и Дориану.
– Странно.
– Что? – осведомилась Дориана.
– Вон те двое парней у кариатид следят за нами.
Дориана стремительно обернулась, будто ее ударили в спину ножом.
– Никого не вижу.
– Они отошли подальше.
Она схватила Инди за руку.
– Пошли!
Недоумевая, с чего вдруг такая спешка, Инди последовал за ней к Парфенону. Там начиналась тропинка, ведущая к дороге, где поджидали пассажиров кабриолеты. В Афинах по-прежнему хватало на улицах конных повозок, хотя на парижских улицах лошади стали большой редкостью. Словно Афины никак не могли решить, вступать ли в двадцатый век.
Дориана снова потянула его за руку.
– Инди, они идут за нами!
Он оглянулся. Те двое направлялись к Парфенону, один на несколько ярдов опередил другого.
– С чего ты взяла, что за нами? Наверно, просто пара туристов.
– Глянь еще раз.
Мужчины приближались. Они еще не бежали, но не скрывали, что торопятся.
– Давай подождем. Наверно, мы их совсем и не интересуем.
