– Генри, вы не пожалеете.
Он хотел уточнить, что его зовут Инди, а Генри – его отец. Но уже то, что она обратилась нему просто по имени – существенный шаг вперед. Словно рухнул невидимый барьер между профессором и студентом. Чтобы не допустить фамильярности, Дориана с первых же дней ясно дала студентам понять, что они с ней не ровня. Она не только с младых ногтей занималась археологией, но и сама сформирована греческой цивилизацией. Культура эллинов у нее в крови. Для студентов она воплощала в себе высший авторитет, живой источник знаний, – а они были губками, впитывающими ее мудрость.
И теперь она предлагала Инди уникальный шанс, который дается раз в жизни. «Вы не пожалеете». Разумеется, она имела в виду саму возможность поработать в Дельфах, но при этом едва уловимо намекала на нечто большее. Или Инди сам это навоображал?
– Мне бы хотелось подумать, хотя звучит это… пожалуй, привлекательно. – Какое невыразительное слово, но ничего более подходящего Инди на ум не пришло.
– Не затягивайте с этим, Генри, – низким, доверительным голосом выдохнула она. – Такая возможность выпадает не каждый день.
4. Дадаизм и джаз
Инди открыл дверь в монпарнасское boоte [2] «Джунгли». Было еще рано, и он с радостью обнаружил, что за столиками у дверей, где обычно собираются дадаисты [3], никого нет. Сегодня он был не в настроении выслушивать их шуточки. По большей части дадаисты – высокомерные циники, упивающиеся наносимыми каждому входящему оскорблениями.
Когда глаза привыкли к полумраку, он осмотрелся. Обитый медью потолок, деревянные стены, отделанная медью стойка небольшого бара. Высоко над головой – несколько потускневших канделябров в викторианском стиле, а вдоль стен по всему периметру – балкончик со столиками. В дальнем конце, под выступом балкона – небольшие деревянные подмостки. Над ними одинокая оранжевая лампа озаряет неярким светом пианино и набор барабанов.
Занято было всего три-четыре столика. За одним из них, по соседству с баром, сидел одинокий человек, увлеченно царапавший что-то на листке бумаги. Свеча, укрепленная в горлышке пустой винной бутылки, бросала на его рыжие волосы пляшущие отсветы. Инди прошел к столу и подвинул себе стул.
– Эй, Джек!
– А, Инди, – не подымая головы, откликнулся Шеннон. – Рановато.
– Знаю.
Инди устроился на стуле, заметив, что прядь спутанных волос приятеля находится в опасной близости от язычка пламени. Шеннон, однокашник и товарищ по комнате, бросил чистую работу в Чикаго и уже год как жил в Париже. В Америке он свято соблюдал уговор с семьей и не играл ни в каких клубах, зато по вечерам упражнялся у себя на квартире, собрал огромную коллекцию джазовых пластинок и накопил денег на поездку в Париж.
– Мне нужно с тобой поговорить.
– Валяй, – Шеннон впервые поднял глаза. – Что там у тебя?
Инди рассказал о предложении Белекамус.
– Она сказала это только сегодня, и я никак не могу разобраться, что к чему.
Шеннон отложил карандаш.
– Давай -ка я тебя угощу. По-моему, тебе надо выпить.
Он поднял руку, привлекая внимание бармена, и заказал два перно.
– Расскажи о ней подробнее, об этой твоей профессорше.
– Да тут и рассказывать нечего. Я ее толком и не знаю, – по губам Инди скользнула лукавая улыбка. – Во всяком случае, пока.
Шеннон не нашел в этом ничего забавного.
– Будь я на твоем месте, сперва расспросил бы окружающих, прежде чем связываться с ней. Выяснил бы, куда она метит.
Подумать только, Шеннон – в роли аналитика!
– Ой, ну ты даешь! По-твоему, она сама все обстряпала, чтобы в середине семестра сорваться домой в Грецию да еще прихватить меня?
– Не знаю. По-моему, она водит тебя за нос.
– Джек, ради всего святого! Ты ведешь себя так, будто мы на Южной стороне собрались обстряпать бандитское дельце. – Шеннон смерил его холодным взглядом, и Инди понял, что ляпнул, не подумав. – Извини. Но если бы ты побывал на ее лекции, то понял бы, что она не такой человек. Она серьезна, интеллигентна…
– И хороша собой, – добавил Шеннон. – Верно?
– Не без того.
– Будь поосторожней. Что-то мне это кажется подозрительным.
– Но почему?
– Слушай, если бы ты учился на археолога – дело другое. Я бы и бровью не повел.
В ответ Инди лишь плечами пожал.
– Послушай, мне выпала редкая возможность, и притом отличная, и мне не хочется упускать ее из-за смутных подозрений.
Шеннон поднял руки вверх.
– Я ведь не настаиваю. Просто высказываю свое мнение.
– Ты же знаешь, как смущает меня роль кабинетного ученого. Может, именно приключений мне и не хватало.
– Не знаю, чего тебе не хватало, но, бьюсь об заклад, со своим профессором ты хлебнешь их под завязку. Черт, не знаю. Глядишь, ты и прав.
Когда принесли выпивку, Инди огляделся и удивился заполнившей кафе толпе, будто материализовавшейся из воздуха.
– За Грецию, – провозгласил Шеннон. – Надеюсь, тебе повезет.
Инди пригубил перно, затем кивнул в сторону лежащего перед Шенноном листка.
– Что пишешь?
– Да так, песню.
– Песню? Для оркестра?
– Разумеется.
– И кто же будет петь?
За гордым словом «оркестр» стоял сам Шеннона с корнетом, пианист из Бруклина, чей профессиональный опыт ограничивался выступлениями в кабацких концертах, и парижанина-барабанщика, заинтересовавшегося джазом лишь после прослушивания пластинок Шеннона. Вроде бы ни один из них не поет. Шеннон взмахнул бумажкой.
– Я ищу певицу. Но только по-настоящему темпераментную, с низким голосом. Никаких сопрано. В Чикаго я бы просто сходил в «Сады» или «Страну грез», и у меня отбоя не было бы от кандидаток.
– Еще бы! Но они не очень-то рвутся в Париж.
– О, еще понаедут, Инди! – Шеннон подался вперед, глаза вспыхнули от охватившего его волнения. – Ты только посмотри, какие толпы собирает наш доморощенный джаз-банд. Этот город жаждет джаза. Оркестры вот-вот ринутся сюда. Десятки, сотни оркестров! Послушай и скажи свое мнение. Называется «В Латинском квартале».
Шеннон прищурился, вчитываясь, и нараспев повел:
Из Чикаго скрылся
Полуночью безлунной.
