наших кварталов я не видел ни одного белого человека».
Оскар Акоста. Автобиография Бурого Бизона, 1972
Огненный газон и еще одна першня для Ричарда Никсона по старой дружбе… Медленное затухание «бурой силы» и приветствие Сумасшедшему Эдцу… Ядовитый Жир отправляется в Мазатлан; специалисты по искам за клевету – на матрасы… Страх перед пластиковой вилкой и извращенный компромисс…
Вопреки многим утверждениям обратного, Оскар Зета Акоста был опасным головорезом, который каждый день своей жизни прожил как памятник идее, что человеку, жадному до Истины, не следует ни от кого ждать спуску и никому его не давать.
И нет особой разницы между Оскаром и уймой безжалостных психов, как он любил говорить незнакомцам, которыми восхищался: классовые акции в духе Бенито Муссолини и режиссера Рока «Фэтти» Арбакля.
Когда великий уравнитель придет ставить галочку возле имени Оскара, среди пометок в гроссбухе одна будет о том, что обычно ему не хватало смелости, какая была в его последовательно чудовищных убеждениях. Милосердия, безумия, достоинства и щедрости в этом чересчур вымотанном, чересчур заработавшемся и чересчур пропитанном наркотиками буром ядре-теле было больше, чем кто-то либо из нас за всю свою жизнь встретит в одном человеке, пусть даже в три раза больше размерами, чем Оскар, – и ведь в тех пор, как гнилой мексиканка пропал, наша жизнь стала гораздо скучнее.
Он был одурелой от наркотиков скотиной и поистине адским противником в суде или на улицах, – но не то и не другое подтолкнуло его к смерти или к исчезновению, задуманному так изящно, что это фактически одно и то же.
А сломал Бурого Бизона отказ строить мост между своекорыстной элегантностью его интуиции и саморазрушительным карнавалом его реальности. Он подвизался миссионером-баптистом в колонии прокаженных в Панаме, а лишь потом стал юристом в Окленде и Восточном Лос-Анджелесе или модным писателем-радикалом в Сан-Франциско и Беверли-Хиллс. Но всякий раз, когда дело принимало крутой оборот или когда что-то слишком больно его задевало, он вновь превращался в миссионера. И именно этот направляющий инстинкт затмил для него все остальное. Он был проповедником в зале суда, проповедником за пишущей машинкой и умопомрачительным проповедником, когда накачивался кислотой.
Это был ЛСД-25, ребята, сертифицировано «опасный наркотик», который уже вышел из моды из-за своей крайней и неестественной тяжести. ЦРУ в кислоте не Ошибалось: кое-какие из лучших и талантливейших оперативников агентства погибли во имя сверхсекретных разработок наркотика, от которого в конечном итоге пришлось отказаться как от чересчур опасного и непредсказуемого, а потому не подходящего как оружие против общества. Даже священный пескарь «национальной безопасности» не оправдывал риска заигрываний с таблеткой, слишком маленькой, чтобы ее легко отследить, и слишком большой, чтобы ее контролировать. Профессиональным цэрэушникам было комфортнее с нервно-паралитическим газом и нейтронными бомбами.
Но не Бурому Бизону. ЛСД-25 Оскар поглощал с упоением, граничащим с поклонением. Когда его мозг забивался приземленными болтами и гайками ужасов юриспруденции или какой-то тупиковой рукописи, он прыгал в «мустанг» и исчезал на неделю или несколько дней, которые называл «прогулками с королем». Оскар применял кислоту, как другие юристы валиум, – определенно непрофессиональная и зачастую неприятная зависимость, которая шокировала даже самых либеральных его коллег и зачастую нагоняла панику на его клиентов.
Однажды вечером в Лос-Анджелесе он решил, что единственно разумным способом достучаться до судьи, который на него нажимал в зале заседаний, будет поехать к его дому в Санта-Монике и поджечь лужайку, полив ее десятью галлонами бензина. А после Оскар не сбежал в ночь, как обычный вандал-псих, нет, он стоял посреди улицы и орал сквозь пламя в испуганную физиономию, выглядывающую из разбитого окна второго этажа, выкрикивал очередную свою проповедюгу в духе Билли Сандея о справедливости и морали.
Я был там, и суть пламенного текста Акосты, помнится, сводилась к умопомрачительному вечному проклятию из Евангелия от Луки – прямая цитата из Иисуса Христа: «И вам, законникам, горе, что налагаете на людей бремена неудобоносимые, а сами и одним перстом своим не дотрагиваетесь до них» (Евангелие от Луки, 11:46).
Огненная лужайка была ответом Оскара пылающему кресту ку-клукс-клана, и от нее он получил то же демоническое удовлетворение.
– Ты видел его физиономию? – кричал он, когда на полной скорости мы рванули к Голливуду. – Продажный старый дурень! Ха, он видел, кто это был, но никогда этого не признает! Никто в их системе не подожжет газон судьи, – вся система рухнет, если юристам сойдет с рук такое сдвинутое дерьмо!
Я согласился. Не в моем обычае спорить с преступно сумасшедшим юристом по вопросам базового права. Но, правду сказать, мне и в голову не пришло, что Оскар либо безумен, либо преступен, учитывая фашистский, никсоновский контекст тех горячечных бредней.
А в эпоху, когда вице-президент Соединенных Штатов на аудиенциях в Вашингтоне брал откаты от бывших вассалов толстыми пачками стодолларовых купюр, а сам президент устраивал постоянно записываемые совещания со своими помощниками в Овальном кабинете, где обсуждались тайные прослушивания, политические взломы и прочая уголовщина во имя «молчаливого большинства», трудно было выдавить что-либо, кроме нервного смешка при виде того, как закинувшийся кислотой юрист в четыре утра поджигает газон перед домом судьи.
Возможно, я даже испытал бы искушение оправдать такое – но, разумеется, это было бы неправильно. И мой юрист не был мошенником, и, насколько мне известно, его мать была такой же «святой», как мать Ричарда Никсона.
А теперь, отдавая дань каждой першне, когда-либо заносимой-во имя Справедливости, хочу раз и навсегда заявить для протокола: сколь бы странным ни показался этот бесспорный факт, но Оскара 3. Акосту никогда не лишали права заниматься адвокатской деятельностью в штате Калифорния – в отличие от бывшего президента Ричарда Никсона.
Очевидно, есть вещи, которых не потерпят даже юристы, и в естественно несправедливом мире, где воплощение Правосудия почитается за свою «слепоту», время от времени даже слепая свинья находит желудь.
А может, и нет. Ведь Оскару профессиональный остракизм повредил много больше, чем Никсону лишение права выступать в суде. Великая Баньши вопила по ним приблизительно в одно и то же время – по совершенно разным причинам, но со зловеще сходным результатом.
Вот только Ричард Никсон на своих преступлениях разбогател, а Оскара Акосту убили. Колеса правосудия мелят мелко и странно в сей жизни, и пусть временами они кажутся неуравновешенными или даже капризными и глупыми, я бы рискнул предположить, что они с самого начала были налажены так; и любой судья, кто спокойно ждет отставки с полным пенсионом, не страшась уголовного отмщения похуже, чем обугленный газон, легко отделался.
Ведь немалых трудов и риска – не говоря уже об искусстве поджигателя – требуется, чтобы поджечь пол-акра газона, не повредив при этом дом или не взорвав все до единой машины на подъездной дорожке. Гораздо проще было бы превратить дом и гараж в погребальный костер, а газон предоставить дилетантам.
Именно так относился к поджогу Оскар – то, что стоит делать, надо делать хорошо. И я видел достаточно его пламенных работ, чтобы знать, что он прав. Будь он адским королем пироманьяков, он был бы заодно хорошим политиком, а если оценивать стиль его поджогов, очень недурным художником.
Как большинство юристов с уровнем IQ выше шестидесяти, Оскар из юридического колледжа вынес одно определение Справедливости, а из зала суда – совершенно другое. Степень он получил по окончании вечерних курсов на Пост-стрит в Сан-Франциско, пока работал рассыльным в редакции Examiner Херста, и некоторое время очень гордился тем, что он юрист, – по той же
