Спинксом.
За ересь Пачеко уже изгнали из Семьи, но он заронил зерно сомнения, которое трудно игнорировать. «Док» не был шарлатаном, зато был личным другом. Может, он знал что-то неизвестное остальным? Может, Чемп все-таки «выдохся»? По его словам или виду так не скажешь. Али выглядел подтянутым, говорил отрывисто, в его словах звучали спокойствие, сдержанное напряжение и уверенность, почти приглушенная.
Пэттерсон поверил, а если нет, то даже Чемп не мог бы догадаться. Лояльность окружения Мухаммеда Али настолько глубока, что иногда застит им глаза. Но Леон Спинке разогнал облака, и пришло время посерьезнеть. Никакого больше шоу-бизнеса, никакой клоунады. Грядет решающий час.
* * *
Пэт Пэттерсон старался не мучить себя излишними раздумьями, но из каждого киоска, с каждой стойки, мимо которых он проходил в Чикаго, в Нью-Йорке, да вообще где угодно, газеты словно бы вторили лаю собак, почуявших кровь. Все СМИ в стране нацелились отомстить Наглому Ниггеру, который смеялся им в лицо так долго, что целое поколение спортивных журналистов выросло в тени этого выкамаривающегося нахала, в тени настолько густой, что пока она не исчезла, они о ней даже не догадывались.
Даже ответный матч со Спинксом погряз в запутанной политике больших денег, и Пэт Пэттерсон, как и все прочие, кто связал свою жизнь с удачей Мухаммеда Али, понимал, что подвести эта удача может скоро. Очень скоро. На сей раз Чемп должен быть готов, как не был готов в Вегасе. Всех преследовали мысли о мрачной участи Сонни Листона после его повторного проигрыша Али в поединке, который убедил даже «экспертов».
Но Мухаммед Али – не Листон. Магия у него в голове, а не только в кулаках и ногах, но время было не на его стороне. И важнее чем разрубить гордиев узел политики индустрии бокса, из-за которого матч-реванш со Спинксом мог уже и не состояться в ближайшее время, было добиться, чтобы к этому бою Чемп отнесся крайне серьезно. Если Али проиграет ответный бой, вся индустрия бокса станет легкой добычей, о судьбе Семьи и говорить не приходится. И абсурдные сцены хаоса и дикой драки за место под солнцем, последовавшие за тем шокирующим потрясением от первого проигрыша Спинксу, не повторятся.
Никто не был готов к поразительной победе Спинкса в Вегасе, но всякий маньяк от власти, всякая шишка в мирке бокса готова повернуть и в ту, и в эту сторону после следующего боя. Если Али проиграет матч Леону, не будет дешевой политической чуши о «признании» Всемирным советом по боксу или Всемирной ассоциацией любителей бокса, и больших гонораров за бои для Али тоже больше не будет. От края пропасти Семью отделяет лишь несколько шагов, ее с легкостью столкнут за край без надежды на возвращение – ведь оно будет попросту невозможным.
Вот о таких мрачных перспективах Пэт Пэттерсон предпочитал не думать той ночью в Манхэттене, когда шел по коридору к своему номеру в отеле «Парк-лейн». Чемп уже убедил его, что действительно станет первым в истории тяжеловесом, кто трижды завоюет корону. И Пэт был далеко не одинок в своей вере, что в следующий раз Леон будет легкой добычей для Мухаммеда Али, который был на пике формы как физической, так и моральной. Спинке уязвим: тот самый подло-безумный стиль, что делал его таким опасным, позволял легко его достать. Руки у него были на удивление быстрыми, но ноги такими же медленными, как у Джо Фрейзера, и лишь умные наставления тренера, старика Сэма Соломона, дали ему в первых пяти раундах в Лас-Вегасе такое преимущество, что Али отказывался его осознавать, пока чудесная «атака в последнюю минуту» не сделала ему ручкой, а сам он не устал настолько, что понял: такого натиска ему из себя не выжать.
В том бешеном пятнадцатом раунде ноги у Леона были как ватные, но и у Мухаммеда Али тоже, – вот почему Спинке победил.
Но тут никакого секрета нет, и еще успеется разобраться с вопросами эго и стратегии ближе к концу этой саги, если мы вообще до него доберемся. Солнце взошло, павлины орут в течке, и статья настолько далеко ушла от первоначального плана, что на сей раз ее не спасти, – разве только судебным постановлением судьи Картера, у которого есть незарегистрированный телефонный номер, настолько тайный? что даже Бобу Аруму быстро до него не дозвониться.
Поэтому нам остаются только неспешные раздумья Пэта Пэттерсона по пути к двери номера 905 в отеле «Парк-лейн» на Манхэттене. Вот он, уже надеясь на хороший сон, достает из кармана ключ, как вдруг все его тело напрягается… Из номера 904 слышны пронзительный хохот и странные голоса.
Непонятные звуки из люкса Чемпа! Трудно поверить, но Пэт Пэттерсон знает, что он трезв как стекло и далеко не глух, поэтому опускает ключ назад в карман и делает шаг по коридору, тщательно вслушиваясь в шумы, уповая, что его подвел слух … Галлюцинации, издерганные нервы, что угодно, лишь бы не звуки незнакомого голоса… А ведь нет сомнений, это голос «белого дьявола» и доносится он из номера, где полагается мирно спать Али и Веронике. Бундини и Конрад должны были час как уйти. Но нет! Только не это: не Бундини, и Конрад, и голос какого-то чужого… Нет, еще и смех Чемпа и его жены. Только не сейчас, когда дела принимают крайне серьезный оборот!
Что тут происходит?
Пэт Пэттерсон знал, что ему делать. Он остановился перед дверью 904-го и постучал. Что бы там ни происходило, надо сейчас же прекратить, и сделать это – его работа, даже если придется грубо обойтись с Бундини и Конрадом.
* * *
Ну… Далее последовала сцена, настолько странная, что даже непосредственные участники не могут внятно рассказать, что именно там произошло… Но дело обстояло примерно так.
Едва мы с Бундини вышли со стратегических переговоров в ванной, как внезапно раздался стук в дверь. Бундини махнул всем замолчать, а Конрад нервно сполз по стене под большое окно, выходившее на заснеженную пустошь Центрального парка. Вероника, полностью одетая, сидела на двуспальной кровати рядом с Али, который растянулся на ней, до пояса прикрывшись покрывалом, совершенно голый, если не считать… Ну, давайте вернемся к тому, что увидел с порога Пэт Пэттерсон, когда Бундини открыл дверь.
Первым, кого он увидел, когда дверь открылась, был белый незнакомец с банкой пива в одной руке и дымящейся сигаретой в другой, который сидел по-турецки на бюро лицом к кровати Чемпа, – дурной знак, и с ним нужно разобраться немедля. От следующего, что увидел Пэттерсон, лицо телохранителя застыло восковой маской паралитика, а самого его отбросило назад в дверной проем, точно в него ударила молния.
Взгляд профессионального телохранителя задержался на мне ровно настолько, чтобы убедиться, что я пассивен и обе руки у меня заняты на те несколько секунд, которые ему потребуются, чтобы обшарить всю комнату и понять, что не так с его подопечным стоимостью пять миллионов долларов. И по тому, как Пэттерсон ворвался в комнату, и по выражению его лица я понял, что нахожусь на перепутье: стоит мне моргнуть, и моя жизнь изменится навсегда. А еще я знал, что грядет, и, помню, на долю секунды испытал неподдельный страх, когда взгляд Пэта Пэттерсона прошелся по мне и сместился к кровати, где сидела Вероника и лежало рядом с ней под покрывалом неподвижное тело.
Остановившееся мгновение напугало нас всех, в комнате воцарилась мертвая, наэлектризованная тишина, а после кровать буквально взорвалась, когда во все стороны полетели простыни и огромное тело с волосатой красной головой самого Дьявола взвилось, как адский чертик из табакерки, и издало дикий вопль. Вопль встряхнул нас и поверг в очевидный шок Пэта Пэттерсона, который отпрыгнул назад и выбросил вперед оба локтя, как Карим, подбирающий мяч под щитом.
Rolling Stone, № 264, 4 мая, 1978
ПОСЛЕДНЕЕ ТАНГО В ВЕГАСЕ: СТРАХ И ОТВРАЩЕНИЕ В ДАЛЬНЕЙ
