поменявшему свои убеждения по поводу прослушивания телефонных разговоров и «превентивных арестов».
В любом случае, в политике шестидесятых преобладало убеждение, что Хорошие Парни медленно и верно, порой неуклюже, но берут верх над Плохими Парнями. Самым ярким примером стало невероятное отречение Джонсона 1 апреля 1968-го года, в День Дураков. Так что никто всерьез не ожидал изменений, наступивших тем летом: сначала Чикаго, где Джонсон устроил на Конгрессе нечто вроде второго поджога Рейхстага, затем - появление во власти Эгню, Никсона и Митчелла, исполненных такой враждебности к переменам, такой глухоты ко всему, о чем говорили предыдущие десять лет, что потребовалось некоторое время просто для того, чтобы понять: орать на этих придурков совершенно бесполезно. Они рождены глухими и тупыми, изменить это невозможно.
Таков был урок, который я вынес из Чикаго. Выборы шерифа, в которых я участвовал два года спустя, оказались лишь повторением уже пройденного, как и в тот момент, когда в Грант Парке меня пнул дубинкой в живот один коп, которому я показал пресс-карточку. В Чикаго я, наконец, уяснил: полиция США принимает в свои ряды мстительных убийц, которые занимаются тем, что нарушают те самые законы, которые должны охранять. Не далее как в четверг вечером на заседании Национального Комитета Демократической партии уже было недостаточно иметь журналистскую проходку; меня выставили из ложи прессы специально нанятые на этот случай отставные копы, а когда я заартачился, то меня поставили к стене лицом и обыскали на предмет оружия. Тут я понял: если достаточно долго выражать свое недо вольство, в этой стране тебя ждет тюрьма, будь ты хоть трижды прав.
Жаловаться было некому - вокруг сидели те самые люди, которые платили унижавшим меня свиньям. Незваным гостем я явился на территорию вечеринки Линдона Джонсона, и меня с трудом терпели, пока я молчал. Если же мне не удастся держать рот на замке, меня немедленно попотчуют тем же, что и других непонятливых на Мичиган Авеню, или Уэллс Стрит, или в Линкольн Парке... именно - газом, дубинками толпы обезумевших копов, получивших от Дэйли-Джонсона карт-бланш на любые зверства, пока Хьюберт Хамфри рыдал от паров слезоточивой «радости» в своем номере на двадцать пятом этаже Хилтона.
После Чикаго многим стало не по себе. Что до меня, то это был шок от внезапного понимания реальной ситуации, от спуска с небес на землю. Я приехал туда как журналист, мой кандидат был убит в Лос-Анджелесе двумя месяцами ранее. Из Чикаго я уезжал в состоянии неконтролируемой ярости, выяснив вдруг, что все мы на самом деле находимся в глубокой заднице. Казалось, во всей этой обреченной стране не найдется силы, способной бросить вызов прогнившей, алчной и продажной машине Дэйли и Джонсона. Стоя у трапа самолета, я отчаянно пытался найти выход, и одна дельная мысль меня тогда посетила. Жизнь показала, что даже нечаянная мечта дилетанта способна воплотиться в реальность, если приложить к этому достаточно усилий.
Так все и началось. А закончилось все тем, что в первые недели октября 1970-го я выдвинул свою кандидатуру на пост шерифа Эспена. Эта предвыборная кампания стала полноцветным и отрепетированным повторением прошлогодней вакханалии «Джо Эдвардса в мэры!». Мы едва не по бедили тогда, поскольку местным властям не сразу пришло в голову отнестись к нам серьезно. Они смекнули, что творится у них в округе, когда уже почти проиграли. Только совершенная в последнюю минуту подмена бюллетеней позволила им остаться у власти - и то лишь оттого, что у нас не набралось $2000, необходимых для оспаривания этого нарушения в суде. 29-летнего фрика-байкера остановили бук вально в метре от кресла мэра Эспена. Несмотря на то, что Эдвардс проиграл, мы предложили нечто новое американской политической игре. Этакую забористую комбинацию вибраций Вудстока и активности «новых левых», замешанную на ценностях демократии Джефферсона, и отдающую сильным эхом этики Бостонского Чаепития. Теперь мы знали, как бросить вызов мерзавцам большой политики с менталитетом Эгню, играя по их же правилам. Голоса вместо бомб, захват и использование их машины власти вместо ее разрушения.
Национальная пресса вдоволь отплясалась на этих выборах - в основном, на разные лады передирая статью о выборах 1969-го года, которую я написал для «Роллинг Стоун» (Rolling Stone-67, 1 октября 1970). Статья досконально описывала процесс, шаг за шагом, в мельчайших деталях - я надеялся, что наш концепт «власть фрикам» будет применяться повсеместно для массового распространения и станет именно тем волшебным ключом, который откроет двери для странной политической активности в других местах.
Так что было нелегко вообразить, что за хуйня могла приключиться в эту беспокойную ночь перед выборами шерифа. Не вызывало сомнений, что местные силовые структуры пришли в состояние глубокого невменоза.
Мы, безусловно, как следует укрепили ферму «Сова». Описанный выше «внешний огневой треугольник» представлял лишь первую линию обороны той безлунной промозглой ночью. Неосвещенный дом был полон вооруженных до зубов фриков, готовых драться до последнего. Снаружи светил один только фонарь, все окна дома надежно затемнили. Внутри вооруженные люди прохаживались взад-вперед, пытаясь унять нервозность за каждодневными занятиями: пили, ели, обсуждали недавние события, планировали ближайшие действия... все мы были вооружены, никто не собирался спать, и ни один из нас не был уверен, что мы действительно поступаем разумно. Все казалось безумно странным, необычным до нереальности, как будто мы снимались в фильме по сценарию, написанному под кислотой в момент скверного прихода в Шато Мармоне. Какая-то выполненная безумцем халтура о Большой Политике.
Однако все происходило в самой что ни на есть реальной реальности. И никто из нас в этом, на самом деле, не сомневался. Будьте уверены - никто не накуривался, не закидывался и не пил той ночью. И когда за несколько часов до заката стало ясно, что за дикая и опасная ночка нам предстоит, мы неторопливо и осознанно выбрали полдюжины человек, способных иметь дело с тем безумием, что посулило нам колорадское отделение ФБР.
Атмосфера царила мрачная. Было ясно, что мы все обречены. Половина не переживет этих выборов, а другая будет безжалостно вырезана в неизбежном холокосте за ночь до голосования. Когда NBC-TV появились здесь, где-то на середине предвыборной гонки, я посоветовал им остаться: «Здесь будет кровавая баня, если меня выберут, а если я проиграю, тут все равно будет кровавая баня. В любом случае, незабываемая резня гарантирована, держитесь поближе, если не хотите упустить момент для прекрасного репортажа».
Это происходило в те времена, когда мы еще находили возможным стебаться над таким вот невероятным вызовом, брошенным истеблишменту «Властью Фриков». Теперь все смешки закончились. Они закончились в тот момент, когда власти Эспена вдруг сообразили, что я реально иду на победу. Округ Питкин в штате Колорадо находился на пути к тому, чтобы выбрать первого в истории нашей нации Мескалинового Шерифа... шумливого бритоголового фрика, который отказывался идти на компромисс с кем-либо по любому вопросу, включая его собственные склонности к психотропным наркотикам; которому ничего не стоило во всеуслышание заявить, что он намерен искалечить и изуродовать всех этих жирных и жадных тварей во властных структурах Эспена, вместе с их идиотскими надеждами и похотливыми фа шистскими чаяниями.
Утром в День Выборов корреспондент «Life» зашел к нам в штаб, располагавшийся в отеле «Джером», и с ухмылкой сообщил, что мы четко идем на победу.
- Я вышел на улицу, - сказал он, - и провел там свой собственный опрос. Я поговорил с двумя сотнями самых разных людей, и все, кроме пары дюжин, собираются голосовать за тебя.
Он потряс головой, все еще ошеломленно улыбаясь.
- Это невероятно, совершенно невероятно, - продолжил он, - но речь идет не просто о победе, а о победе с большим отрывом.
Он открыл пиво, отхлебнул и принялся помогать своему фотографу, который укреплял лампы на потолке, дабы заснять победителя как положено, в цвете.
История наклевывалась что надо, и «Life» повезло в этот раз больше других. Они находились в городе всего 24 часа, но, едва прибыв в наш штаб в понедельник утром, немедленно застали воистину умопомрачительную сцену. Тут находился кандидат, будущий шериф Эспена и всего округа Питкин, штат
