При упоминании мужа женщина вздрогнула, отпрянула и стала хватать ртом воздух, как рыба, оказавшаяся на суше, Вадим подумал, что хоть и избитый образ — „рыба на суше“, а точнее не скажешь. Жаль тетку! Мало того, что ни один нормальный советский человек не мог чувствовать себя хотя бы сносно в здании суда, так еще и муж, который бьет, и „гробовые“ на кону!
В зал вошли двое. Немолодой поджарый мужчина в очках с толстенными линзами и женщина лет пятидесяти, в рубиновых серьгах и перстне с неимоверных размеров рубином на мизинце левой руки. Вадим сразу оценил адвоката-противника. Со вкусом — беда, рубиновые украшения — это для продавщиц овощных магазинов, хорошо имеющих с обвеса покупателей и „усушки“ товара. Кольцо на мизинце — значит, куплено давно, с тех пор хозяйка сильно поправилась. Отсюда — закомплексована и зарабатывает не шибко много. Скорее всего, гонорар взяла маленький и рассчитывает на дополнительные деньги в случае выигрыша дела. Ну-ну!
Вадим подошел к адвокатессе:
— Здравствуйте, я представляю истца.
— Здравствуйте, молодой человек. Трудная у вас задача! Безнадежная. Вы ведь в нашем суде первый раз?
„Ого! — удивился Вадим. — Круто начинаешь, тетя! И „молодой человек“, и „в нашем суде“. Жуть как я вас люблю, адвокатов старой школы, — наезд, апломб, а дальше возврат гонорара клиенту“.
— Да, первый. Я вот тут дополнительное исковое заявление подготовил. Не хотите ознакомиться до начала процесса? Чтобы потом перерыв не объявлять…
— Торопитесь? В нашей профессии, юноша, торопиться нельзя. Неужели вас этому не учили?
„Достала, — завелся Вадим. — Ладно, не я первый начал!“
— Ну, что вы! Разумеется, учили. Но, понимаете, на хороших адвокатов очень большой спрос. Вот нам и приходится крутиться как белке в колесе. Слава богу, вы этого не испытываете. В своем суде.
Адвокатесса стала пунцовая.
— Да как вы…
— А вы читайте, читайте. И успокойтесь. Не хотелось бы откладывать процесс из-за вашего плохого самочувствия. И вообще, в вашем возрасте лучше избегать лишних волнений.
„Это тебе за „молодого человека“ и „юношу“, стерва!“ — враз успокоился Вадим, повернулся и направился к Марии Ивановне.
Прошло несколько минут, адвокатесса читала текст. Дочитала. И, встав, обращаясь сама к себе, но так, чтобы слышали все в зале, сказала: „Ненормальный!“ Победно посмотрела на Осипова и направилась к кабинету судьи. Стучать не стала. Вошла, предварительно надев лучезарную улыбку и согнувшись. От гордой осанки провинциальной актрисы на пенсии не осталось и следа. Дверь закрылась.
„Намек понял, — подумал Вадим. — Ничего, в кассации продолжим“.
Через пять минут ожидания, а все это время Вадим напряженно смотрел на дверь судейского кабинета, высунулась голова секретарши, поискала глазами в зале — кто бы мог быть этим зарвавшимся юнцом. Остановила взгляд на Вадиме и, прыснув со смеху, сказала:
— Зайдите, товарищ адвокат!
Вадим пошел. В бой. Но медленно, поскольку ничего хорошего от разговора в кабинете не ждал.
— Товарищ адвокат! — неприветливо заговорила с ним судья, ровесница адвокатессы, но без украшений и с умными уставшими глазами, сразу притягивающими к себе внимание. — Я посмотрела ваше исковое и вот что хочу сказать. Бесспорно, вы прекрасно умеете доказывать, что белое — это черное, и наоборот. Но социалистическая законность исключает злоупотребление правами. Использование их вопреки интересам справедливости и морали. Подумайте, стоит ли вам настаивать на удовлетворении ваших требований!
Надо было видеть, как торжествующе адвокатесса смотрела на Вадима, пока говорила судья. Наверное, именно это и придало ему еще больше наглости.
— Товарищ судья! Решение принимать вам. Но позиция моей доверительницы абсолютно законна. Есть презумпция: деньги на книжке — это деньги лица, на которого открыт счет. Исключение только одно — деньги, положенные во время брака. Таким образом, на момент регистрации брака на счете моей доверительницы находилось одиннадцать тысяч рублей. После регистрации эти деньги, а я настаиваю, что именно эти — поскольку в той же сберкассе и в тот же день, — переведены на счет Николая Ивановича. Таким образом, даже на его счете они остаются ее добрачным имуществом. Вот и все. Вас мы будем просить только зафиксировать в судебном решении очевидный факт.
Судья смотрела на Вадима с нескрываемым интересом.
— В нашем суде таких решений не бывает, — заискивающе смотря на судью, сказала адвокатесса. — Я правильно говорю, Марина Карповна?
— Иногда, но сейчас не тот случай, Эльвира Ивановна, — отозвалась судья, не поворачивая головы, — А вы, товарищ адвокат, считали бы такое решение справедливым?
— Для моего юного коллеги, — не унималась адвокатесса, — любое решение в пользу клиента — справедливое. Это поколение вообще…
— Нет, Марина Карповна, — резко сказал Вадим, не обращая внимания на причитания „продавщицы овощей“, как про себя он обозвал адвокатессу, — законным, но несправедливым.
— Но такого не бывает… — опять подала голос „продавщица“.
— Помолчите, Эльвира Ивановна, — наконец повернувшись к адвокатессе, приказала судья. — Продолжайте, молодой человек, если вы позволите к вам так обращаться.
„Ох, неглупа! Как она просекла, что меня это задевает?“ — удивился Вадим. Но виду не показал и спокойно продолжил:
— Да, законным, но несправедливым. Мы бы и не просили о таком решении, если бы… — Вадим вроде как замялся. На самом деле он ждал, пока в судье проснется любопытство. Но она молчала. — Ну, это не имеет значения, то есть имеет, но мы это в процессе не сможем доказать, — закончил Вадим.
— Что доказать? — вскинулась адвокатесса.
Вадим молчал. Судья смотрела на него и тоже молчала. Смотрела изучающе. С интересом. И наконец, слегка улыбнувшись, тихо спросила:
— Что?
— Понимаете, моя доверительница рассказала, что Николай Иванович ее постоянно бил. Упрекал, что много денег на лекарства тратит. Это, наверное, правда. Все-таки два инфаркта после гибели сына в Афганистане. Единственного сына, которого она поднимала без отца. Да и работа ее тоже здоровье не улучшает…
— А она разве не на пенсии? — удивилась судья. „А я тебя, кажется, сделал!“ — обрадовался Вадим.
— На пенсии. Формально. Но подрабатывает прачкой-надомницей. Ходит по чужим семьям и стирает белье. Согласитесь, это лучше, чем „копаться в чужом белье“, — не удержался от шутки Вадим.
— Вы этого никогда не докажете! — бросила „продавщица“.
— Чего не докажут, что белье стирает по домам, что у нее сын погиб на войне, что два инфаркта было? — неожиданно окрысилась на адвокатессу судья.
— Что бил ее, — сникнув, проговорила „продавщица“.
— А если мне не понадобится никаких доказательств? А если я поверю по своему внутреннему убеждению ее показаниям? Что вы тогда скажете?! — все больше распалялась судья. И, повернувшись к Вадиму, не меняя тона, выпалила: — Выйдите в зал. Там подождите!
Вадим растерялся. Ему казалось, что он переманил судью на свою сторону. Где-то он ошибся. Иначе с чего вдруг судьиха выставила его за дверь?
Не прошло и минуты, как и секретарша выскочила из кабинета. Явно не по своей инициативе.
Мария Ивановна, тупо уставившись в точку где-то в районе герба РСФСР, висевшего над креслом
