Дыра оказалась достаточно велика, чтобы сквозь нее мог пролезть худощавый человек. Присев рядом с ней на корточки, я открыл банку кошачьего корма. Запах тунца поплыл в воздухе, и я услышал, как принюхиваются крошечные носы вокруг. Однако никто не решился подойти ближе.
У доктора Крысы есть одно словечко для крыс — «неофобия». Иначе говоря, боязнь нового. Находясь с ними в «родстве» или нет, я был новым явлением в их окружении. И кошачий тунец тоже. Я кинул немного корма в дыру. Внизу раздался влажный шлепок. Довольно глубоко, судя по тому, через сколько времени послышался звук.
Выждав несколько минут, выключил фонарик, надеясь, что, ослепнув во мраке, слышать стану лучше. Крысы вокруг суетливо бегали по своим делам, вылизывались и ссорились. У нескольких хватило мужества прошмыгнуть мимо меня в дыру. Они обнюхивали кусок кошачьего корма внизу, но, судя по звукам, не решались попробовать еду. Осторожные твари.
Крысы посылают друг другу химические сигналы — эмоции, переносимые запахами. Одна чересчур нервная крыса может всполошить всю стаю, страх распространяется от одной к другой, словно грязные слухи. И иногда бывает, что внезапно вся стая целиком покидает место, придя к совместному выводу, что здесь плохие вибрации.
Интересно, может, «семья» кота-инферна так и не оправилась от страха, вызванного вчерашним световым взрывом моего фонарика? Может, они покинули подвал навсегда, сбежав еще дальше в подземный мир?
Потом я услышал мяуканье. Оно доносилось откуда-то издалека, сонное, раздраженное и сопровождаемое отголосками эха. Кот все еще был здесь. Однако он не выходил, придется самому идти к нему.
Бетон был хрупкий — несколько сильных ударов ногой, и дыра расширилась настолько, что я смог пролезть в нее. Пока было возможно, я опускал вещмешок, а потом сбросил его. Судя по клацанью металла, пол находился примерно в десяти футах внизу. Крепко держа фонарик, я пролез в дыру и соскользнул туда. Сапоги с силой ударились о землю одновременно с солидным куском бетона; звук напоминал выстрел.
Я снова включил фонарик в слабом режиме. В обе стороны во тьму уходил туннель. Пыль оседала здесь в течение десятилетий, покрывая пол как бы ворсистым ковром. Стены выложены из шероховатых камней, едва удерживаемых вместе известковым раствором столетней давности. На ощупь они оказались холодными и влажными — тонны почвы над моей головой продавливали сквозь них подземные воды, словно кулак, нажимающий на влажную тряпку.
По туннелю дул легкий ветерок, разнося запахи крыс, земли и плесени. Но ничего столь мерзкого и ужасного, что я унюхал вчера. Ветер был свежий, он явно исходил из какого-то отверстия, ведущего на поверхность. Я решил пойти в ту сторону, откуда он дул. Значит, в таком случае воздух будет бить мне в лицо и я смогу унюхать то, что окажется передо мной, раньше, чем оно почувствует мой запах.
Я побывал во многих местах подземного мира Нью-Йорка — в туннелях подземки, канализационных трубах, туннелях парового отопления, — но здесь все было другим. Ни клочка бумаги, никакого мусора, никакого запаха мочи. Может, со времени постройки столетие назад в него ни разу не проникали люди — только воздух, крысы и этот необычный кот-инферн. Туннель имел небольшой уклон, извивающаяся полоска по центру пола показывала, где на протяжении последних ста лет стекал дождь.
Потом я почувствовал в ветре человеческий запах… ну, получеловеческий. Инферны испускают слабый запах. Их лихорадящие тела перерабатывают почти все, что они едят. Мало отходов — и, соответственно, мало запахов. Сухая кожа не выделяет соленый пот, как у обычных людей. Однако даже их метаболизм несовершенен — мой нос хищника уловил душок гниющего мяса и мертвой кожи.
Ветер прекратился, и я замер, дожидаясь, чтобы он подул снова. Ни к чему, чтобы мой запах поплыл вперед. Спустя мгновение воздух пришел в движение, и меня омыл знакомый душок «семьи». Этот инферн был моим «родственником». Стараясь действовать беззвучно, я положил вещмешок на землю и вытащил из кармана костюма инжектор с мощным снотворным.
Дальше я крался, охваченный нервной дрожью и выключив фонарик. Это был первый совершенно незнакомый мне инферн, на которого я охотился. У меня имелось единственное проклятие — футболка с Гартом Бруксом; маловато для стоящей передо мной задачи. Казалось, тьма впереди никогда не кончится, но потом вдруг возник проблеск света. Постепенно я смог снова различать камни в стенах туннеля, и собственные руки перед лицом, и… что-то еще, похожее на крошечные облака, летящие в мою сторону по полу под напором ветра. Они скользили ко мне, молчаливые и бестелесные, и, если я взмахивал рукой рядом с ними, шевелились в вызванном этим движением потоке воздуха.
Перья. Я подобрал горстку их и поднес к глазам. Мягкие, белые, явно с голубиной грудки. По мере того как становилось светлее, я начал различать, что весь туннель покрыт ковром этих похожих на пух перьев. Они липли к камням на потолке, к моему костюму и катились по полу, словно медленный призрачный поток. Где-то впереди было много мертвых птиц.
Начали появляться более крупные перья, трепещущие на ветру, грязно-серые и голубые, с крыльев голубей и чаек. Я бесшумно крался по туннелю, опираясь руками о грязный пол, чувствуя мягкость под ладонями и стараясь не думать о голубиных клещах. Впереди послышалось чье-то дыхание, медленное и расслабленное для инферна.
Туннель заканчивался уходящей вертикально вверх шахтой, откуда и лился свет; к ее каменной стене крепилась ржавая железная лестница. На дне, на груде перьев, лежали несколько целых птиц со свернутыми шеями. Я замер, глядя, как ветер шевелит перья и по ним скользит тень: инферн стоял на верху лестницы.
Оттуда в шахту проникал поток прохладного осеннего воздуха, и инферн все еще не мог почувствовать мой запах. Удивительно, с какой стати он торчит там, вместо того чтобы прятаться внизу? Я положил фонарик на пол, подполз к краю туннеля и взглянул вверх, прищурившись, защищая глаза от солнечного света.
Вцепившись в лестницу в двенадцати футах надо мной, он глядел на мир, словно заключенный — в окно тюремной камеры; красноватый свет второй половины дня смягчал резкие черты истощенного лица. Я присел на корточки, сжал в руке инжектор и подпрыгнул вверх до той высоты, до которой смог.
В последнее мгновение он услышал меня и посмотрел вниз, как раз в тот момент, когда я выбросил вверх руку, чтобы всадить иглу ему в ногу. Он изогнулся, и инжектор прошел мимо. Я схватился за лестницу, но инферн закричал, задрыгал ногой и заехал мне в зубы. Рука разжалась, и… я полетел вниз.
По дороге уцепился за ступеньку, меня развернуло, и я с такой силой ударился о каменную стену, что перехватило дыхание. Тут инферн упал следом, шипя и скаля зубы. Его тело врезалось в меня, мои пальцы сорвались со ступеньки, мы вместе рухнули вниз и приземлились на груду голубиных перьев, переплетясь телами.
Черные когти царапнули меня по лицу, я вырвался и отпрыгнул в туннель, треснувшись головой о низкий каменный потолок. Чувствуя головокружение от удара, повернулся к инферну и вскинул руки,
Он подскочил в облаке перьев, царапая черными когтями воздух. Чтобы защитить инжектор, я поднял его повыше и почувствовал, как судорожно молотящая рука коснулась его. Послышалось короткое шипение, и инжектор отлетел во тьму. Следующий удар инферна угодил мне в голову и свалил на землю.
Он стоял надо мной, темный силуэт на фоне солнечного света, немного покачиваясь, словно пьяный. Я начал отползать назад, точно краб. Инферн снова испустил вопль…
…и тяжело рухнул на землю. Подействовала инъекция.
Добрый старый метаболизм инфернов, быстрый как молния.
Я несколько раз моргнул и потряс головой, стремясь унять боль.
— Ой-е-ей! — Я потер шишку, уже вспухающую на голове. — Чертов туннель!
Когда боль немного утихла, я проверил пульс инферна. Медленный и нитевидный, но инферн был жив — что бы это ни означало применительно к нему. Благодаря инъекции он будет без сознания на протяжении нескольких часов, но на всякий случай я подтащил его к лестнице, приковал наручниками к нижней ступеньке и нацепил на щиколотку электронный браслет. Транспортировочная бригада найдет инферна по его сигналу.
В конце концов я уселся, счастливо улыбаясь, и позволил чувству гордости растворить боль. Пусть и из моей «семьи», это был первый пойманный мной инферн помимо бывших подружек. Я перевернул его,
