А сам удивляюсь. Чего их не помнить? Не так давно виделись.
– Живы? Здоровы?
– Более-менее…
– Отец не пьет? А мать?
Дались ему мои родители! На гражданке послал бы я его за такие вопросы. Но в учебке нас уже крепко переучили: хоть про мать, хоть про отца, хоть, извиняюсь, параметры конца, а если начальство спрашивает – отвечай.
– Никак нет, товарищ старший прапорщик, – отвечаю, – непьющие они. Оба.
И вдруг чувствую, что и вправду – «О-ба!».
По шеренге этакий всхрюк пронесся, да не такой, как бывает, что ржать нельзя, а хочется. А такой, что сам не знаешь, от смеха всхрюкнул или от ужаса. Будто все разом вдохнули и затаились. И, главное, причина этому дыхательному упражнению явно во мне. А чего я сказал?
Гляжу на начальство, а оно, в ответку, на меня. Без улыбки глядит, спокойно так, и не поймешь, что у него на уме: то ли юморок армейский там притаился, то ли погрузочно-разгрузочные работы для меня, как говорится, в самом нужном месте.
– Так, – говорит, наконец. – Вижу, в учебке общевойсковой устав доводили. Но не весь…
И глазом по шеренге скользнул, будто выявляя, есть ли еще такие самородки, как я. Все застыли, вытянулись, как на параде, шары повыкатывали. Что ж такое? Чем этот прапор столько страху нагнал?
И тут вдруг начинает до меня доходить. Две звезды вдоль погона не одни прапорщики носят. Есть и еще подходящее звание.
Мать моя, красная армия! Говорили же нам, что отправляют в такую часть, что у нее ни номера, ни почты, зато по кухне полковники дежурят. А я-то еще ржал над такой перспективой! Ну, теперь все. До дембеля в солобонах ходить, да когда он еще будет, тот дембель? Оставят до особого распоряжения, всеобщего разоружения…
В общем, стою, дурак-дураком, не знаю, как вести-то теперь себя. Одно остается – дурака и включить.
– Виноват, – говорю, – товарищ генерал-лейтенант! – а сам будто заикаюсь. – Обо… знался!
Он только рукой махнул – молчи уж. И пошел вдоль строя.
– Это к лучшему, – говорит задумчиво, – что уставов не знаете. У нас тут свои уставы. Прогибаться некогда. Обстановка не позволяет. Единственное, что вам сейчас нужно затвердить, как «Отче наш», это… «Отче наш». Потому что дельце будет жаркое. По машинам!
– «Нет, – сказал зайчатам Мишка, – в стаде заяц – не трусишка!»
– В стае, Коленька! – тихо поправила мама.
– Зайцы стаями не ходят, – буркнул шестилетний Коленька, слезая с табуретки. – Всё, давай подарок!
Дед Мороз, тронув затейливый узел на мешке, вопросительно покосился на Колину маму. Та была расстроена. Ей явно хотелось, чтобы Коля блеснул.
– Это смотря, какие зайцы, – уклончиво заметил Дед Мороз. – Ваши-то, городские, может, и не ходят. Чего им стаей промышлять? На всем готовом живут – где магазин, где склад подломят… А в наших краях, к примеру, заяц голодный, он слона замотает, если стаей.
– Слона-а? – недоверчиво протянул Коля.
– Да что слона! – Дед Мороз махнул рукавицей. – По крепкому насту он, заяц-то, бывает, и на кордон выходит. Обложит со всех сторон и прет цепью. Тут с «калашом» не отсидишься, «дегтярь» нужен…
Дед Мороз вдруг умолк, поймав на себе изумленный мамин взгляд.
– В общем, маловат стишок, – сказал он, кашлянув. – Не тянет на подарок.
– Там же дальше еще, сыночек! – в голосе мамы звякнули умоляющие нотки.
– Ай! – отмахнулся Коля. – Там полкнижки еще! Хватит на сегодня!
– Ну, про дружбу, Коленька! – упрашивала мама. – Ты так хорошо читаешь стихи! Дедушке Морозу очень хочется послушать. Правда, Дедушка?
– Черт его знает, как так получается… – Дед Мороз почесал в затылке. – Никогда бы не подумал, что буду всю эту пургу слушать. Но вот поди ж ты! Нравится! Ты, Колян, пойми. Мне подарка не жалко, но за принцип я глотку порву! Сказано: подарки тем, кто маму слушается, – всё! Сдохни, а слушайся! Мать сказала: дальше рассказывай, значит, надо рассказывать, брат, до разборок не доводить. Это же мать! Сечешь фишку?
– Секу, – вздохнул Коля.
– Что там у тебя дальше насчет зайцев? Задавили они медведя или отбился?
– Там дальше о дружбе! – радостно вставила мама.
– Не вопрос, – кивнул Дед мороз. – Дружба рулит не по-детски! Особенно, если лежишь в канаве, подстреленный, а на тебя стая зайцев с-под лесочка заходит. И патронов – кот наплакал. Тут без другана надежного, отмороженного, с которым хоть шишку бить, хоть по бабам…
Дед Мороз снова поперхнулся, спохватившись.
– В общем, давай, Колян, заканчивай стишок. Меня еще куча детей ждет.
– Ладно, – вздохнул Коля, – всё не буду, только главное, – он снова взобрался на табуретку и старательно прокричал в пространство:
Дед Мороз задумчиво покивал.
– Это верно подмечено у тебя. Лесные – они чистые звери. Кто к ним попал, того одним куском больше не видали… Вот кабы узнали, что про них дети говорят… В общем, молодец, Колян. Здорово припечатал! Заслужил подарок – получай!
Дед Мороз рывком развязал узел, запустил обе руки по локоть в мешок. На лице его появилось удивленное выражение.
– Ох, мать честная! Я и забыл про него!
Он вынул из мешка и поставил на пол нечто вроде автомобильного аккумулятора – увесистый параллелепипед размером с небольшой посылочный ящик.
– Это я извиняюсь, – Дед Мороз обескураженно почесал в затылке. – Это не тебе, Колян.
– Другому мальчику? – с пониманием осведомился Коля.
– Во-во, ему. Мальчику. Шустрый такой мальчуган…
– А он маму слушался?
– Спрашиваешь! Такую маму попробуй не послушайся! Дня не проживешь, – Дед Мороз отчего-то быстро огляделся по сторонам. – Ладно. Что-то я не по делу уже тарахчу. Вот он, твой подарок – законный, именной, честно заработанный…
И он, наконец, вынул из мешка игрушку.
– Ух ты! – восхищенно прошептал Коленька. – Совсем как живой…
– А то! – разулыбался Дед. – У настоящего Дедмороза и подарки на все сто!
– Все-таки, странный мужик…
– Хто це?
Остапенко повернулся ко мне, отчего остальные чуть не посыпались со скамейки. Однако сыпаться было некуда – набились в грузовик, как в коробку – под завязку.
– Командующий наш, – прокричал я сквозь кузовные скрипы и рев мотора. – Генерал Колесник! То про родителей расспрашивал, то вдруг – «некогда прогибаться, по машинам».
– Та ничого особлывого, – разулыбался Микола. – В них вже така процедура. Як той Суворов робыл, так и воны соби роблять, – он пренебрежительно махнул рукой. – Гетьманщина!
– Да не размахивай ты ковшами своими! – сдавленно прохрипел ненароком прижатый к борту Степа Гуваков. – Тебя надо в отдельном трейлере возить!
Что и говорить, здоров наш Остапенко. Плечи такой ширины, что из-за спины можно кукольный театр показывать. Бороду бы еще – и вылитый Карабас-Барабас, только без плетки. Да ему плетка и ни к чему – кулак такой, что в ведре застревает. Правда, добр Микола, силы своей показывать не любит, теми, кто слабей, не помыкает, но если и смирно попросит, типа, малышей не обижать – никто ему в просьбе не откажет.
