более «люкс» и что они умеют, а также насколько эффективны против жучков те или иные модели пылесосов.
Идея допущения заключается в том, чтобы ненавязчиво пропустить момент доказательства. Нечто
При всей простоте идеи
Остаются мелочи — придумать слова и объяснить их значения: связать с чем-то, уже знакомым. «Крокен» — это вроде табуретки, только со спинкой и мягким сидением. Но без подлокотников. Правда, так уже понятней? Собственно, крокенами их называют в северо-западных штатах Индии, откуда собственно, они и пришли в Европу. Особое устройство сидения позволяет отличить настоящий крокен от дешевой подделки. Остерегайтесь банальных табуреток со спинками. Только настоящие индийские крокены действительно обладают необходимыми свойствами.
Вы думаете, такие трюки проходят только с детьми? Как бы не так! Фэн-шуй, уринотерапия, прана, эйдетическая память, треченто и кватроченто… Да что там, любовь, верность, свобода и права человека — о том, что все эти звуки имеют значения, мы узнаем гораздо позже, когда начинаем «понимать» абстракции. Точнее, приучаемся верить, что подобные разговоры имеют некое содержание. В этом смысле культуру контролирует тот, кто контролирует появление новых слов и объяснение старых.
Сначала на пустом месте возникает набор звуков, потом его «объяснение», потом «выводы» и «рекомендации» и — пошло-поехало.
«Все мужчины сволочи». Или «Ле вусито бурики». Понятно, что это одно и то же?
«Ле» — это местоимение, которое означает всеобьемлющесть, всеохватность. Один стул, два стула, ле стульев в мире. «Вусито» — это пол такой у гомо сапиенс. Один вусито, второй вусито… А «бурик» — это ругательство, которое означает не очень хорошее отношение к вуситам со стороны тех, кто их комментирует.
Это с одной стороны.
А с другой стороны, «все» — это глагол, обозначающий поднимание чего-либо тяжелого. То есть «всеть» — это поднимать, а «все» — это повелительная форма этого глагола в терминологии профессиональных марсианских строителей. «Мужчины» — это и есть тот самый вес и объем, который нужно всеть. Это достаточно много. То есть, в специально строительной градации это что-то больше центнера. А «сволочи» — это способ, которым надо всеть вот эти самые мужчины. Наречие «сволочи» отвечает на вопрос «как?». Это самый хитрый способ, требующий большого мастерства от тех всетеров, которые регулярно всеют мужчины. Таким образом, эта профессиональная фраза про то, что надо мужчины всеть, пользуясь методом сволочи. Причем, всеть видимо будут вуситы, хотя они и бурики.
Таким способом делаются бренды. Самое главное допущение заключается в том, что некий набор звуков вообще что-то означает. И мы, люди, не можем этого избежать (по крайней мере, пока). Если мы хотим вообще как-то взаимодействовать, нам приходится придавать значения абстрактным звукам. Если мы не будем этого делать, мы больше не поймем ничего.
Итак, с одной стороны, пока вы свободны в том, чтобы принимать или не принимать набор звуков, как смысл — вы управляете процессом коммуникации. Вы задаете этот самый смысл, а значит, и реакцию собеседников. Помня о том, что слова ничего не значат сами по себе, вы выбираете их не по «логике» или «смыслу», а по удобству использования и приближению вас к необходимому результату.
С другой стороны, если ни тот, ни другой собеседник не согласятся считать вуситов вуситами, а буриков буриками соответственно, то общения, по крайней мере — словесного, вообще не произойдет.
Таким образом, первичные и самые простые
Самояй — не самояй, а самовар.
Бибизяна — не бибизяна, а обезьяна.
Это как раз самый тонкий, самый-самый интересный момент вербального общения. Сам факт произнесения слова внушает человеку целый мир, в котором это слово должно быть воспринято. Даже чтобы «не согласиться», надо «понять», то есть представить. Вот вы и говорите: «торсионные поля…»
«Что такое торсионные поля…» — начинаете вы, пропуская скользкий момент о том, откуда мысль об искомых полях вообще взялась.
Чтобы вас как-то понять, человеку придется представить нечто. Или хотя бы
Чтобы оспаривать всемогущество, нужно его постулировать… и так далее.
Некоторое время назад мы говорили о различии реальностей: субъективной и объективной.
В субъективной реальности образованного, начитанного и наслушавшегося человека огромное место занимает словесная реальность. Та реальность, для которой есть названия. И может не быть фактического опыта.
О существовании горы Джомолунгма большинство из нас знает понаслышке. В лучшем случае кто-то видел некий горный массив по телевизору.
Каждое новое узнанное слово расширяет субъективную словесную реальность… и отделяет ее от объективной — фактической.
Содержание фактов отличается от воспринятого содержания слов, обозначающих факты.
«Антрадилуйте, пожалуйста. — Спасибо, но я уже сьюгенмундил». Чего-чего? «Видите ли…»
Чтобы понять другого человека, надо предположить, что его слова имеют какой-то смысл.
Воздействие одного человека на другого начинается даже не с рассуждения «как в мире есть», а с введения новых слов или их новых (расширенных, суженных, альтернативных) пониманий. Некоторые слова оказываются очень значимыми: «общечеловеческая любовь», «внутренняя свобода», «истинная вера». Некоторые важны относительно: «порядок», «инструкция», «бизнес-процесс».
Есть два слова, с помощью которых управляются почти все люди — «грех» и «святое». И их вариации:
Пусть