Командир начинает бурно общаться с Андреем, потом прерывает разговор, чтобы наорать на водилу приданного ПОТа — тот собрался ехать в обход 'чтоб перерезать пути отступления мертвякам'. Водила этот явно про 'золотой мост' не слыхивал.
Опять бахает Андреев слонобой.
— Короче так — говорит Ильяс старшему из местных — пока ваши не соберут тридцать человек толковых стрелков — мы не рыпнемся ни шагу. Такие пироги с котятами. Минимум тридцать стрелков! Да, и собак с собой — не меньше трех. С поводырями. И в ПОТы — комплект стрелков. Либо через час мы отсюда сматываем.
— Никто вас отсюда не повезет — возражает старший местный, долговязый, с простуженным басом.
— Ничего, мы по льду пешочком. До завода как-нибудь дочапаем. Куда магазин дел? — неожиданно оборачивается Ильяс ко мне и тычет пальцем в пустой карман на разгрузке.
— Ну, обронил… На крыше…
— Ай, молодца! — и повернувшись к долговязому басу — Я серьезно, между прочим, время пошло.
Мы сидим на крышах гаражей и ждем. Противник тоже затихарился. Андрей подстрелил еще одного, нахрапистого — и пока не видит больше целей. Тишь да гладь, только вот мы и трети гаражного хозяйства не прошли. Ракурс совершенно необычный — в таких гаражных хозяйствах бывал часто — ряды гаражей, поставленных к проезду передом к соседу — задом, сами гаражи кто во что горазд, металлические ворота с внушительными замками, которые ворюги уже наловчились обходить срезая болгарками петли ворот и в каждом гараже — куча всякого хлама — от мешков с картошкой до старых покрышек, разного железа, стеклянных банок, всего того, что выкинуть бы надо — а жалко. Так что в целом — вид привычный. Но я ни разу не сидел на крыше.
— Ишь ты! Глянь — ка похоже — денег внизу накидано! — глазастый Серега тычет пальцем.
Действительно — в проезде метрах в двадцати на асфальте что-то знакомо — цветастое.
Только сейчас понимаю, что это купюры в россыпи — пятисотки, сотни и полтинники — и довольно много.
— Э, кому они нафиг нужны!
— А у моих опять все вклады гавкнулись — третий раз уже — грустно замечает Вовка — то гайдаровская реформа, то кириенковский дефолт — теперь вот еще и это.
— Деньги не должны лежать, они должны работать! — наставительно заявляет сидящий по-турецки рядом с Вовкой Ильяс.
— У тебя — что совсем ничего не пропало?
— Я умный, хитрый, предусмотрительный, корыстный и эгоистичный! — хвастливо и высокомерно заявляет Ильяс.
— Мания величия! Сейчас скажет, что его фамилия — Рабинович. То есть — Абрамович! — смеется Вовка.
— Мне моя фамилия нравится больше. Но благодаря тому, что я умный — я грамотно вкладываю средства.
— Это куда?
— В своих детей. Это самое лучшее вложение денег.
— Брось, сколько уже раз слыхали — ребенку ни в чем не было отказа, как сыр в масле купался, а потом ему не купили очередную навороченную фигню — и он мамашу зарезал, так огорчился. Деньги тут мало что значат!
— А вот и нет. Просто дети — это такой банк, который принимает только свою валюту. А всякие другие — доллары, евро — котируются на уровне монгольских тугриков прошлого века.
— И какая же валюта, о мудрейший и коварнейший принимается детским банком? — со всевозможным почтением и восточным подобострастием в голосе обращаюсь я к Ильясу.
— Время. Терпение. Забота. Внимание. Вы записывайте — и лучше высекайте на камне, ибо воистину велика истина. Заниматься с детьми надо, учить их своим примером, собой показывать, как жить надо, играть с ними, на вопросы отвечать. А если только деньги давать — то это не родитель, а банкомат. А банкомат хорош, пока деньги дает. Не дал денег — плохой банкомат! Получи мамаша в репу!
ќ- Да ты философ! Диоген!
— В бочку его, в бочку!
— Дураки! Просто у вас еще детей нет. Потом еще меня вспомните — точно говорю.
— Ну ладно, запомним — а сейчас-то какой план действий?
— План простой. Но настоящий военачальник не доверит его даже своей ночной подушке! А уж вам разгильдяям — тем более. Вот подтянутся эти портовые — тогда и скажу — ставит вещи по полкам командир.
Портовые неожиданно подтягиваются кучей — и их больше, чем полста да с собаками. Вот те раз! То было проводника не найти, то толпой повалили. И собрались быстро.
— Ишь, зачесались! — отмечаю я неочевидный для моих товарищей факт.
— Трофейщики! Почуяли, что тут зачистить можно — вот и поперли — бурчит сердито Вовка. Не нравятся ему конкуренты.
— Может у них тут их собственные гаражи, как у нашего гидрографа — зрит в корень проблемы Ильяс. И тут же недовольно замечает:
— А так — конечно трофейщики — мы тут патронов пожгем, а они все сладкое съедят, пока мы героически будем героить…
Обсуждение плана действий занимает немало времени. Собственно, он и впрямь прост — действуем как раньше, только уже пройденное нами место закрепляется сразу местными. Нас с Надей грубо изгоняют из числа штурмовой пехоты, заменяя водолазами.
Не могу сказать, что меня это сильно огорчает. Расстояния тут небольшие и против еще петровского устава пехоты мы не грешим — а надо заметить, что в отличие от просвещенной Европы в уставе русской армии, авторство которого принадлежит Петру I, предписана помощь раненым во время боя. В прусском уставе помощь раненым была предусмотрена лишь после боя. Французские и английский уставы того времени помощь раненым не предусматривали вообще. Мало кто это знает, к слову. Сам в свое время удивился…
Доходим до ПОТа присоединяемся к Демидову. Тот уже весь извертелся и если б не чеканно высказанное обещание отправить его обратно в Крепость, если начнет тут бегать, данное Андреем от лица всей команды — то, наверное, и удрал бы. Правда Ильяс ручку от дверки в фургон забрал с собой, но, может быть, бездомный не потому остался сидеть?
Теперь сидим втроем. Кроме нас — еще местный паренек с охотничьим СКС. Немногословный и вроде испуганный нашим соседством. Распределили амбразуры. Моя — в правом борту.
Пищит рация. Ильяс снизошел. По его плану — когда дожмут недоморфов к краю гаражей — они либо пойдут в последнюю атаку, либо попытаются смыться. Вот тут-то мы и выдвинемся им наперерез. Как мотокавалерия. И довершим преследованием и разгромом отступающего противника.
Ну, прямо как война со злобными готтентотами. Или зулусами.
Но вообще-то все правильно, по канонам. Тот же Наполеон продул войну по простой причине — в России потерял кавалерию. Потому насовав по сусалам Блюхеру не смог выполнить то, что всегда делал — добивал отступающих в беспорядке противников лихим кавалерийским ударом. Удирающую вражескую пехоту своя пехота догнать не сможет — скорости равны, а вот кавалерия догоняет отлично и вырубает под корень, или забирает в плен. Потому рассыпавшиеся разгромленные пруссаки собрались снова в кучу, отряхнулись — и вовремя явились на поле Ватерлоо.
Кавалерист прошлого — это как танкисты сейчас — учить его долго и главное без практики никак. Что любопытно — и лошадку тоже надо учить — и чтоб слушалась и строем ходить умела и пальбы не боялась. То есть после похода на Москву и лошадей набрали и людишек хватило, да только мало человека назначить кирасиром и выдать ему блистючую кирасу, шлем с черным конским хвостом на гребне и
