— Евреев-то с чего? — удивляется Крокодил. Потом спохватывается: 'Это я так, сдуру ляпнул, Эстония же…'
— А чего Эстония-то? — в свою очередь удивляюсь я.
— Прискорбна грамотея уму просвященному дикость неученая — отвечает Бурш.
— Эстония и Литва уже в 41 году отрапортовали немецкому руководству, что стали полностью 'юденфрай'. И что характерно — действительно там всех практически евреев ликвидировали физически. Причем практически без немецкого участия, строго самостоятельно. Эсты, правда, в основном стреляли, литовцы, как народ практичный и экономный — убивали дубинами и всякими прочими такого же рода приспособами. Сейчас-то об этом не принято было говорить — потому, как они же боролись с коммунизмом и Россией и потому их нынче любить за это надо, но факт место имел. Видно решили повторить…
— Вот-вот. Дальше у кайтселитовцев началась драка с полицией — в Кохтла-Ярве большая часть полицейских — русскоязычные — так что практически были в тишайшей Эстонии уличные бои. Еще и какие-то подразделения эстонской армии в это дело ввязались, причем на обе стороны. Боями назвать, наверное, трудно, потому что обе стороны такому делу необучены, но резня все же получилась. И все совсем худо стало, потому что расстрелянных не добили толком, подранков много в ходе перестрелок образовалось, гражданским от души прилетело — во всяком случае, спасшиеся рассказывают о каком-то жутком Жид-Медведе который неподалеку от места расстрела первого появился. Судя по рассказам — очень солидных размеров морф. И не один. Вот люди оттуда и дернули на первом же попавшемся плавсредстве.
— Нда… Не зря Званцев толковал о возможных визитах соседушек…
— Званцев это кто? — спрашивает Бурш, начиная вытаскивать иглы их физиомордии пациента.
— Посол Кронштадта в Петропавловке. Или наместник. Или комиссар.
— А, слыхал. Тут вот еще что, коллега… (Бурш задумывается).
Изображаю полнейшее внимание.
— Произошел инцидент, пользу которого никак не понять, но к сведению принять стоит, может быть и пригодится.
— Весь внимание.
— Нами проводилась спасательная операция по доставке сюда нужного в работе специалиста — нейрохирурга. Все перепитии описывать не буду, говоря по сути дела — оказалось, что он один из своей семьи живой остался. Но не в своем уме, причем сильно.
— Извините, конечно, но это как раз обыденное сейчас явление — бурчит сапер.
— Верно. Только тут был нюанс — он находился в своей квартире вместе с зомби — членами своей семьи. Причем эти зомби сильно отличались от тех, которые по улицам бродят — они были не агрессивны. Совершенно. Нормальные типовые гаитянские — тупые и мертвые.
— Час от часу не легче. Узнали, почему?
— Разумеется, узнали. Дело в том, что он им сделал после смерти лоботомию. Вам знаком этот метод лечения буйных больных и американских комми? Весьма известная история американской деятельности. Сейчас, правда, о ней вспоминать неудобно…
— Ну, слыхал, конечно. Нобелевку этому португальцу за это изобретение дали вроде бы. А комми тут при чем?
— Так широко амеры пользовали против всяких инакомыслящих. Своих Новодворских они именно так и лечили. Ведь выступать против американской демократии и государства может только сумасшедший. Тогда у них охота на ведьм мощно шла. Чаплину вон пришлось из страны уехать, коммунистический агент оказался. А с лоботомией — все отлично получалось. Нарушил хирургически связь лобных долей с остальным мозгом — и вся правозащитная деятельность прекращается навсегда. Короче говоря — буйный становится тихим. Вот и с зомби то же получается.
— Мда. И что — всех оперировать?
— Я не о том. Они просто становятся неагрессивными, но и только. Контакт с ними не получается. Существуют. Как коматозные овощи. Только в придачу еще и мертвые…
— Ну, интересная информация, только не знаю, как ее использовать можно. Этот нейрохирург где сейчас? И семья его?
— Любопытной Варваре в Москве нос оторвали! — ухмыляется Бурш, складывая иголки в коробку.
— Ага. А в Питербурхе — на место пришивали!
— В лаборатории некробиологии у Кабановой. Где ж еще. Только вы оба не шибко-то болтайте, ни к чему людям еще и такое знать. Проболтаетесь а мне будут неприятности — и сотворю вам со гневом и с яростию месть языком.
— Учтем. Вроде наши идут?
Действительно по лестнице с грохотом и лязгом спускаются алебардисты.
— Алкоголик Иванов! Вы приговариваетесь к расстрелу! Ваше последнее слово? — гремит сверху трубный глас Дункана.
— Ну, ващщще… — откликается кто-то из его приятелей.
Раздается хохот.
Бурш морщится.
— Пошли в больницу. Тут теперь часовые останутся до прибытия команды дезинфекторов. А мне еще и похороны организовывать.
— Так без погибших же обошлось! — оторопевает сапер.
Бурш взглядом показывает на коридор, где вдоль стен валяются розовые обглоданные кости и кучи трупов — в грязных пижамах, остатках рваных медкостюмов и ошметьях от белых халатов.
Крокодил сникает, поняв, что ляпнул глупость.
В больнице оказывается, что латники будут писать рапорт с предложениями и выводами, а нам придется опять скататься на завод — на усиление, что ли…
Пока сижу в зале, где только что закончилось выступление танкиста — майора. После семинара задают ему всякие хитрые вопросы. Послушать интересно — благо от стрельбы сейчас много что зависит.
— Когда стреляю на стольнике одиночными — хуже выходит, чем тройками. Вот весь настроился, сфокусировался, цель вижу, но одиночными — половина может в молоко уйти.
А когда типа на авось, бах-бах-бах, то, как минимум два из трех точно лягут — поднимается худощавый скуластый парень в форменке.
— Не видя, трудно сказать. Может быть несколько причин. Если ветер не учитывать, то остаются внутренние. На одиночных более вероятно зацеливание, неправильная фокусировка, обман зрения. А на беглом организму некогда, он освобождается от лишнего, концентрируется на необходимом. Это при наличии навыков, разумеется. Кроме того, когда видишь, как пули идут, то корректируешь огонь по предыдущему результату. Беглым или очередями — это немного другое, нежели стрелять одиночными, делать паузы а потом брать поправки. Человек умеет сдвигать точку прицеливания очень точно. Беглый огонь с контролем полета пуль как бы затягивает тебя в середину цели. А одиночными с паузой — каждый выстрел 'на колу мочало'. Расскажи, из каких положений стреляешь — интересуется майор. Мне кажется, что вроде бы ему легче стало. Или желаемое за действительное выдаю?
— Стоя и с колена. Если у меня и идет какая-то корректировка при стрельбе тройками, то глубоко подсознательно. Я пока сам не понимаю, как попадаю на такой дистанции — стеснительно улыбается худощавый парень. Остальные присутствующие тоже начинают радостно лыбиться — словно зеркало.
Привстает пухлый паренек, совсем молодой.
— В одной книжке — фэнтези с магией — прочитал, как незнакомую с оружием девчонку учили стрелять. Типа, 'установи мысленную связь с пулей, сфокусируйся на цели и представь, как пуля после выстрела попадает точно в десятку'. Магия такая.
Худощавый взглянув на сказавшего эти слова подхватывает:
— Вот и у меня такая фигня непонятная. Убедил себя, что можно попадать — и стало получаться. Но даже для себя не могу объяснить — как.
