спросу не заходила, мальчик взрослый уже, как же…
Правда это тоже кончилось — таким же заковыристым образом, как все, что вытворял Конат. Он нашел совершенно сохранившийся ППС — 42. В магазине еще было три патрончика. Надо заметить, что в отличие от винтовочных патронов, где пули в гильзе обжимались плотно по всей окружности, ттшки были как эрзац — пуля в гильзе держалась за счет трех точечных вдавлений. Вода в такие патроны попадала на раз и все ттшки, которые я видел, были сырые, даже мелкий игольчатый порох в них обычно был не только мокрым, но и зеленым от окислов…
(Разумеется в сухих цинках патроны были нормальные, но поди найди непочатые цынки…)
Конат тоже это знал и тут его после разборки и чистки Судаева черт дернул.
Он потом сам не мог объяснить, с какого это ему понадобилось лезть на рожон — но он решил опробовать машинку, не выходя из квартиры. Захотел — сделал.
Целью был избран бабкин окованный жестью сундук со 'смертным'. Сундук был из толстых досок и Конат почему-то решил, что пуля застрянет в стенке. Если сработает…
Сработали короткой очередью все три патрона. Все три пули прошибли стенку и ушли в бабкино приданое.
Бабку же на следующий день понесло перебрать тряпочки и переложить их лавандой — для запаха и от моли… Внучок оказался самой могучей молью за всю бабкину жизнь — пульки изрядно проскочили в тряпках, разорвав их так, что помянутая ранее простыня была образцом целости и сохранности.
Это послужило последней каплей терпению и матери и бабушки. Замок с комнаты был торжественно свинчен, а Конат похвастался нам еще более причудливыми синяками в которых на этот раз угадывались отпечатки кожуха ППС… Мать гонялась за сыном вокруг стола и лупила его ППСом.
— Хорошо еще, что приклад не отомкнула… — заметил на это Боров.
Насчет приклада — это верно замечено. Приклад сильная штука…
Салобон Тимур мотает башкой, но ствол приводит в нейтральное положение.
Ладно. Едем.
На берегу, где уже развернут временный пункт для переправы, прощаюсь с ребятами — они укатывают на завод, а мне оформлять троих раненых — бюрократия уже корни пустила, поэтому без пропуска в Кронштадт не пустят, как в старые добрые времена. Хорошо еще разрешения на ношение оружия не ввели — а то Ремер отдал мне из полученного от нападавших наследства два Кедра и полрюкзака патронов и магазинов, предварительно вынув все остальное из кармашков. Бронежилет мне опять всучили, да и каску взамен сгоревшей, так что я скорее похож на легкобронированное военно-транспортное средство типа ишак.
Сгружаю все в кучу под присмотр Ильяса, потом трачу время на выбивание пропуска — публика тут спокойная, тыловая, про нас слыхали, но не слишком много.
Меня немного лихорадит — успеть на авиетку надо любой ценой, и я черт вас всех дери — обязательно успею. Правда, когда вижу знакомую морду с кучей пирсинга в губе и тяжелой нижней челюстью понимаю, что попал серьезно. Не ожидал, что так быстро свидимся с этой чертовой паспортисткой. Даже до 45 лет ждать не пришлось. У Щуки по-моему даже глаза блеснули — тоже узнала. 'Здравствуйте, девушки!' — как сказал слепой, пошедший с одноглазым приятелем по бабам через темный лес.
Дальше все легко предсказуемо. Она тут главная смены на КПП. Кто б сомневался.
Разумеется, у нее есть Инструкция и она этой Инструкции будет следовать непререкаемо. Мне приходится тащиться в ее кунг — о, неплохо живет скотина и выслушивать длинную и нудную нотацию, что самое противное — крыть мне нечем, она спокойно укрывается за пунктами в принципе вполне вменяемой инструкции. Типичнейщий ход бюрократии — вроде все правильно, а по сути издевательство. Мой жалкий писк на тему раненых ее совершенно не убеждает, наоборот она еще больше торжествует. Да, такие отыграться любят.
Через некоторое время в дверь суется Ильяс и пытается жалобно воя и стеная добиться уступок. Видно здорово разобрало парня — жалостно так у него получается. Ну да, мордасия у него совсем страшно раздулась. Глаза аж совсем щелочками стали.
— Согласно пункту номер четыре настоящей инструкции я не имею права пропускать на Кронштадт лиц неизвестных, подозрительных, а также не имеющих документов и поручительств.
— Да кто тут подозрительный? Вы же со мной даже поругаться успели! И поручиться за нас может начальник второго сектора. Вы поймите, у меня тяжелораненый и двое серьезно раненых!
— Вас не помню, лицо у вас незапоминающееся. К тому же я ни с кем не ругаюсь, никогда. А начальник второго сектора как раз прошлым рейсом отбыл и вас опознать не может. К тому же раненые — тоже неизвестно кто. Я полагаю, что мне стоит обратиться к комендантской службе, чтобы вас задержали до выяснения. Кроме того, в соответствии с пунктом два Инструкции в мои обязанности входит тщательная проверка на предмет наличия подозрительных укусов — так что вам надлежит в досмотровой палатке во- первых раздеться, во вторых разбинтовать поврежденные места.
— То есть я так понимаю, что вы нас не пропустите?
— Очень бы хотела пропустить — но долг есть долг — высокомерно замечает Щука.
— Хехуа! — горестно мычит Ильяс и начинает колотиться тихонько лбом об стенку кунга.
— Что он говорит? — подозрительно спрашивает меня Щука.
— Если я правильно понял — он считает вас стервой.
— Ах, вот как? И правильно считает. Я — стерва и вы у меня еще наплачетесь!
— Вот прям так?
— Прям так. Вон из моего кунга, я вызываю патрулей, чтобы они вас задержали до опознания!
— Ну, невелика честь быть стервой. Стерва — это к слову падаль. И любят стерво только стервятники. Так что у вас хорошая компания намечается. И когда вы попадете на лечение — а по цвету кожи вижу, что у вас гепатит есть — тогда убедитесь, что в наших документов пунктов еще больше — отбрехиваюсь я, покидая негостеприимный кунг.
Вдогон она выдает долгую матерную фразу, правда не слишком впечатляющую.
Ильяс куда-то делся, верчу головой — не понимаю, как он успел слинять — и замечаю, что меня манит пальцем пожилой мужик с повязкой на рукаве, стоящий за ближайшей палаткой.
— Проблемы? — спрашивает он, когда я подхожу поближе.
— Да вот поругался, было дело с этой Щукой, теперь отыгрывается, а у меня раненые — толкую я мужику.
— Мормышка она такая — соглашается мужик.
— Ты что звал-то?
— Сейчас катерок отправляется — могу вас туда пристроить. Только я видел у вас всякого добра много — не поделишься?
— Что нужно?
— Нам по одному рожку всего выдали — потому как насчет бронежилета и автомата — с четырьмя обоймами?
— Не, броник отчетный, а автомат — тоже. Я тебе его отдам — а сам с чем?
— Тебе в Кронштадт надо или нет?
— Слушай, я сейчас вызову наших ребят из охотничьей команды — убивать они вас не будут кровососов, но вот люлей наваляют — я начинаю искать альтернативные решения.
— Погодь, не возбухай. Я ж вижу, что тот раненый лежачий не из ваших. Очень тебе надо, чтоб разбирались всерьез? Ты за него отвечать будешь? И прошу — то малость — у тебя ж этих автоматов два, и не отчетные они — скорее из трофейных, у вас таких раньше не было.
— Ты про коротышки эти? Про 'Кедры'?
— Да я не знаю, как их называют — ну маленькие совсем.
— Ну, ладно пошли.
Когда мужик хозяйственно прибирает трофей и магазины к нему, появляется Ильяс. Объясняю ему, что нашел решение проблемы, он морщится со страшной силой, потом машет рукой. Грузимся быстро, и
