революционные умы, вооружив их программой действий, а также агитировать за объединение тех товарищей, которые вовсе не занимают пораженческую позицию по отношению к России и не хотят видеть триумф «германского империализма».
Для этого Парвус заручается совместной работой своего старого товарища Христо Раковского. Он и так уже служит немцам — и не только им, он готов принять деньги Парвуса, чтобы, помимо прочего, субсидировать парижскую эмигрантскую газету «Наше слово».
Там трудится бывший друг и идеологический ученик Парвуса Троцкий вместе со своими товарищами Мартовым и Луначарским. Положение колеблется между линией меньшевиков — революция: да, но не ценой поражения России, и линией большевиков — война как исходный пункт революции, а именно международной. Но, по мнению Парвуса, эту ситуацию можно выгодно использовать: потому что, как он считает, достаточно дискредитировать российский режим провокационными кампаниями как в глазах ее населения внутри России и за границей, так и в глазах союзников и сломить русский боевой дух постоянной пропагандой на фронте и в тылу.
Парвус великодушно игнорирует тот факт, что Троцкий по поводу его возвращения в Европу — а заодно и о поводу всего, что доходило до ушей русских эмигранте из Турции о нем и его контактах с правительством Германии, — в феврале 1915 года именно в этой газете попытался предостеречь общественность.
Еще раньше, когда Парвус находился в Константинополе, Троцкий провел под их отношениями толстую черту, рассматривая ее как разделительную линию между когда-то уважаемым, а ныне отверженным им человеком: «Парвуса больше не существует. На Балканах разгуливает политический Фальстаф, отрекшийся от своего двойника».
Когда Парвус вернулся в Берлин, Троцкий счел необходимым предостеречь от него в своей газете. Он делает это в известном «Некрологе живому другу». Названное так возмездие для драматизации произошедших, по мнению Троцкого, с Парвусом перемен начинается с дифирамбов в адрес «прежнего» Парвуса, до 1914 года, бывшим учеником и другом которого считал себя Троцкий, пока тот не превратился в «политического Фальстафа, шовиниста и спекулянта — ужасающий пример падения II Интернационала», в Парвуса после 1914 года, от которого он отстраняется и заявляет, что «Парвус политически мертв».
Слава, приобретенная Парвусом среди эмигрантов, которые после его молниеносного материального подъема на Балканах стали относиться к нему как к подозрительной личности или, еще конкретнее, как к спекулянту оружием, не очень-то шла на пользу его действиям. Но это его мало беспокоило. Главное, что среди его социалистических товарищей по партии достаточно журналистов, готовых за деньги пропагандировать то, что Парвус изложил в своей программе: настроение против царской России в странах Антанты, чтобы ослабить поддержку России под давлением общественного мнения, невступление в войну на стороне России, поддержку Германии и Австро-Венгрии или по меньшей мере соблюдение нейтралитета…
Кроме того, он заботится и о том, чтобы найти талантливых ораторов среди австрийских и немецких социалистов, которые были бы готовы вести агитацию в Америке против России и, более или менее прямо, вербовать на немецкую сторону.
Раковский сразу же усердно берется за дело, пожалуй, даже слишком усердно. Не напрасно уже в течение многих лет везде, где бы он ни появился, документы о его деятельности заполняют секретные папки русских агентов охранки, для которых он давно уже стал наиболее желанным объектом страсти.
Так, агенты из Бухареста постоянно отправляют новости в заграничное бюро охранки в Париже, откуда объединенные дела передаются в Петербург. Из документов следует, что Раковского с Парвусом уже с давних пор связывает революционная деятельность вплоть до акций пропаганды и шпионажа в Константинополе и судьба быть изгнанными почти из всех стран Европы (и Балканского региона).
В своей злободневной деятельности агенты удивляются, что Раковский постоянно агитирует «за дело социализма», ведет пацифистскую пропаганду и провокационную кампанию против России, умалчивая при этом, что Германия объявила России войну и что немецкие социалисты в Рейхстаге подали свои голоса за военные кредиты.
Раковский считается германофилом; известно, что он ведет агитацию среди сочувствующих и организует демонстрации. Во время одной из таких демонстраций он разбил окна в редакции газеты, прославившейся своим дружественным отношением к Антанте.
Русская разведка хочет знать, что Раковский, вместе с другими румынскими социалистами, еще до Парвуса не отказывался от оказания услуг в немецком деле для другого хозяина — Румыния, хотя официально (еще) считается нейтральной, тем не менее выступает на русской стороне. Немецкий депутат от социал-демократов Зюдекум заплатил тридцать тысяч марок за то, чтобы защитить в местной партийной газете политику нейтралитета.
Но когда Румыния позже вступила в войну — стороне России, то в связи с мобилизацией было проведено расследование счетов агентов в «Румынском кредедитном банке». Среди получателей немецких денежных переводов значится имя Раковского. Разумеется, он получал крупные суммы, предназначенные «для субсидирования газеты «Лупта». Менее чем за два месяца этого, 18 сентября, одна русская газета сообщила через своего корреспондента в Италии, что Раковский прибыл туда, вел агитацию за вступление в войну на стороне Германии и попытался завоевать для этой цели газету «Аванти».
Между тем Парвус по пути из Бухареста в Вену остановился на промежуточной станции, чтобы и здесь выстроить сеть для соответствующей пропаганды в социалистических средствах информации и для подпольных кругов в России. Как он узнает от своего давнего товарища, еврейский «Бунд» после начала войны тоже предложил германскому правительству революционную программу, правда, не содержащую такого подробного плана и комбинации социальной и национальной революции, как у Парвуса.
В Вене настроение противоречивое. Доверие к немецкому союзному партнеру переживает кризис; в апреле 1915 года союзная Италия отступает и меняет фронты. По этому поводу Италия обращается в секретной телеграмме к начальнику русского Генерального штаба, генералу Алексееву, с просьбой усилить наступление русской армии на австро-венгерском фланге, чтобы снять напряжение с фронта на Изонцо.
В отличие от его прежних визитов в Вену в этот раз Парвус может встречаться как с социалистическими товарищами по партии, так и с дипломатами германского посольства и австрийского МИДа. Из Вены также текут денежные средства, предназначенные «для русских пацифистов» в Швейцарии. Это видно из направленного в Берлин запроса аккредитованного в Берне посланника где он задает вопрос, не нужно ли дипломату выделять сумму из своего бюджета, «так как австрийцы не заплатили своей ежемесячной суммы».
В середине мая Парвус прибывает в Швейцарию здесь его и его программу ожидает испытание огнем — встреча с Лениным и вопрос, как тот относится к Парвусу и его планам, в которых он все-таки должен играть главную роль. Для Ленина и большевистского крыла революционеров Парвус также категорически потребовал финансовой поддержки в германском МИДе, «чтобы они смогли вести борьбу с царским правительством всеми средствами».
Теперь настало время привлечь Ленина к программе революционизации с немецким финансированием. В общем, Ленин, как и Парвус, находится на позиции «пораженцев», не заинтересованных в русской победе. А в остальном существует еще несколько небольших спорных вопросов, не говоря уже о том, что нужно преодолеть недоверие Ленина и его боязнь быть скомпрометированным своими инвесторами.
В отличие от Парвуса Ленин хочет превратить войну между державами в войну классовую, выходящую за границы своих государств.
Помимо того, Ленин никогда не имел той идеи, которой придерживался Парвус, что пролетарские массы и так уже готовы к революции и только ждут, чтобы их кто-то повел за собой. Ленину же представляется небольшая элитная партия, которая имела бы право совершить такое дело.
Парвус хочет вначале предложить Ленину созыв конференции, на которой разные фракции должны объединиться в единый широкий фронт действий. Ленин выступает категорически против объединения и, более того, пытается уничтожить умеренное крыло меньшевиков.
Парвус тщательно подготовил свое пребывание в Швейцарии. Через свою давнюю подругу и мать его второго родившегося в Петербурге сына, Екатерину Громан, он переправлял нуждающимся русским
