Отпусти народ мой...

Свете. Только она могла помочь. Света договорилась со своими докторами, и Ольгу Борисовну положили к ней, в палату интенсивной терапии. Несмотря на то, что Нина из больницы почти не выходила, подруга ничего ей делать не позволяла. Сама кормила, мыла, перестилала. Конечно, у нее гораздо лучше получалось: шутка ли, двадцать лет работает реанимационной медицинской сестрой. И руки у нее золотые. Все делает словно не торопясь, а получается быстро и ловко.

Однажды, сидя у постели, следя за каплями, монотонно падающими в пластмассовый стаканчик капельницы, Нина пожаловалась, что сделала глупость: удержала маму, не пустила ее в Израиль. Подруга горестно вздохнула: «А моя уехала в Корею. Говорит, ей там лучше». «Света! Неужели ты не понимаешь: она просто боялась стать обузой. Старики к этому очень болезненно относятся». — «Понимаю… — тихо ответила Света, — но не смогла маму уговорить. У меня на душе кошки скребут — как она там без меня?»

Провожать Ольгу Борисовну пришло полгорода. Пяти больших автобусов не хватило, чтобы вместить всех желающих. Слушая рвущую душу музыку Шопена, Нина не плакала. Она смотрела на все происходящее словно со стороны. Ей казалось, что это дурной сон. Вот сейчас мама откроет глаза, увидит огромную толпу, море цветов, духовой оркестр и весело спросит: «Что это за балаган вы, ребята, устроили?»

— Нина! — вернул ее в реальность далекий голос. — А помнишь нашу беседку?

— Конечно, помню.

— Я хочу, чтобы ты знала: всю жизнь я любил одну тебя. У меня даже пароль в компьютере «Нина».

— Ты женился?

— Да. У меня двое сыновей. У всех сыновья — у тебя, у меня…

— Зато внучка — девочка, — поторопилась уйти от опасной темы Нина.

— Да, я не спросил: где ты работаешь? Наверное, все?таки стала учительницей?

— Да что ты! Я паразитолог. Изучаю гельминты промысловой рыбы.

— Как тебя в науку занесло? — удивился Гриша.

— Абсолютно случайно! — засмеялась Нина. — Но я так увлеклась, что даже кандидатскую защитила.

— А докторскую? — с иронией спросил Гриша.

— Скоро. Месяцев через пять-шесть. Мне муж помогает. Он-то уже лет десять как доктор биологических наук. Профессор.

— Слушай! Но если вы таких высот достигли, почему до сих пор на Сахалине сидите? Могли бы поехать куда?нибудь. В Москву или Ленинград.

— Могли бы. Не хочется.

А вот это правда. Уезжать с Сахалина действительно не хочется. Приросли. Прикипели. Работы — море и в прямом, и в переносном смысле. А главное — зачем? Тут друзья. Федор и Галя. Дети. Они даже слышать о переезде не хотят. Для них остров — край родной. А Нина и Сергей уже весь мир объездили. Где только не были — и в Европе, и в Азии, и в Африке.

Вот и сейчас — только недавно вернулись с Кипра. Если бы Гриша неделю назад позвонил — не застал бы. На Кипре проводился очередной симпозиум. В последние годы организаторы конференций почему-то полюбили эту страну. Нина с Сергеем впервые там побывали. Интересно, конечно. Но поневоле напрашивались аналогии. Кипр — остров. И Сахалин — остров. Только один в Средиземном море, а другой — в Тихом океане.

Но на этом сходство кончалось. Однообразные холмы напоминали соломенные шляпы не только плоской формой, но и скудной выжженной растительностью. Единственная радость — редкие эвкалиптовые рощи, светящиеся бело-розовыми гладкими стволами. Разве можно сравнить этот скромный пейзаж с буйными красками осенней тайги, синими сопками, прозрачными горными реками? С тех пор как купили джип, все уголки райского острова стали ближе и доступнее. Такой красоты они нигде больше не встречали, ни на одном из прославленных курортов. И куда бы ни ездили работать или отдыхать, обоих ровно через десять дней начинало тянуть домой, на родной Сахалин.

— Так приятно слышать, что у тебя все хорошо.

— А ты как? — спохватилась Нина. — Самого главного я не спросила: ты стал нейрохирургом?

— Нет. Не получилось. Здесь было очень трудно. Нужно было выжить. Чего стоило гражданство получить — это словами не расскажешь, — голос Гриши поскучнел. — Но у меня хороший бизнес, — с гордостью добавил он. — Я владелец… как это по- русски… ну, где автомобили чинят.

— Автосервис?

— Точно! У вас теперь такие слова есть? — удивился Гриша.

— У нас не только слова, но много чего другого есть, — Нина искренне рассмеялась.

— Имею хороший доход. У меня дом, машина…

— У меня тоже дом и две машины, Гришка! — не выдержала Нина. — Это не главное. Главное — ты!

В дальней комнате послышалось Лизино щебетание и низкий Сережкин голос. Пора было закругляться.

— У меня Лизочек проснулся. Надо умывать, кормить. А то она сейчас крик поднимет.

— Да. Я понимаю. Нинка! Любимая…

Нина, еле сдерживая слезы, быстро сказала, словно не слышала:

— Что же ты о своих родителях ничего не рассказал?

— Мама жива. Ей девяносто один год. Она в специальной клинике для пожилых. Я ее навещаю, только она меня почти не узнает. А отец умер двадцать лет назад. Года за два до смерти поехал по туристической путевке в Киев. А вернулся тихий какой-то, все время молчал. Потом все же рассказал. Он, оказывается, поехал, чтобы остаться. Не мог без Киева жить. Приехал и пошел сдаваться властям. А они ему ответили: пожалуйста, оставайтесь. Только заплатите сколько-то там долларов. У него денег в обрез было. Пришлось вернуться. Только и успел что по улицам походить да «Приму» покурить. Очень он по ней тосковал.

— Печально…

— Да. Печально…

— Ну все. Давай прощаться, — решилась Нина. — Прощай.

— До свидания…

Нина нажала на рычаг. Из трубки почему-то не понеслись равнодушные гудки отбоя. Только слышался равномерный гул, будто плелась нить, навеки связавшая их судьбы.

Она с отчаянием прошептала в трубку:

— Господи! Отпусти народ мой!

В Киев.

В Москву.

В Америку.

В Израиль.

В Корею.

На Сахалин.

Отпусти народ мой…

К О Н Е Ц