незабываемы. Швейцария дает, конечно, гораздо более разнообразные впечатления; там, кроме величественной природы, турист находит произведения старой и современной культуры, но мощь природы и дикое великолепие ее несравненно более значительны на Кавказе.
Вернувшись в Петербург, мы с женой поступили в школу Берлица и взяли там тридцать уроков английского языка. У нас был план поехать следующим летом из Машука не месяц в Англию. Большое удовольствие доставил нам энергичный живой метод преподавания в школе. После тридцати уроков язык у нас развязался для произнесения коротких, житейски необходимых предложений. После школы Берлица мы продолжали занятия английским языком у мисс Джексон, которая несколько спустя учила и наших детей, Володю, Борю и Марусю. Занятия дополняли чтением рассказов Конан–Дойля и Уайльда. Как многие русские интеллигенты, мы давно уже заочно любили Англию. Шекспир, Вальтер Скотт, Диккенс были любимыми нашими писателями. Сравнительно спокойное развитие английской демократии, гарантии прав личности, выработанные ею, социальная мудрость английской нации, все эти черты английской общественности были глубоко симпатичны нам. Готовясь к поездке, я прочитал «Краткую историю Англии» Грина и том географии Решпо, посвященный Великобритании.
В Лондоне мы должны были поселиться в квартире Дед- дингтонов. Наталия Александровна Деддингтон, урожденная Эртель, дочь русского писателя Александра Ивановича Эртеля, автора романа «Гарденины», была ученицею гимна зии Стоюниной в старших классах. Она занималась у меня логикою и психологиею. Заинтересовавшись философиею, она познакомилась с моим интуитивизмом. По окончании курса гимназии она поехала в Англию и поступила в Лондонский университет, где занималась философиею, главным образом, под руководством проф. Dawes Hicks'a, и получила степень М. А. Здесь она вышла замуж за м–ра J. N. Dudding- ton'a, впоследствии директора Whitechapel Art Gallery. Семья Эртелей жила в своем имении в Воронежской губернии. В 1913 году[27] Деддингтоны собирались провести лето в этом имении, а нам предложили поселиться в их квартире в Лондоне. Это было тем более удобно, что в их квартире жила во время их отсутствия Фанни Марковна Кравчинская, вдова известного революционера Кравчинского–Степняка.
В Лондон мы приехали вечером, и в автобусе отправились на север его к Golders Green’y, где с немалым трудом нашли уличку Carlton Terrace и на ней квартиру Деддингтонов. Боль- шим удовольствием было уже то, что проникнуть в квартиру нужно было не посредством звонка, а после ударов кольцом в дверь, как в романах Диккенса. В тот же вечер мы сошлись с приветливою Фанни Марковною и со следующего дня начали знакомиться с Лондоном, где провели две недели. Мы не только осмотрели главные достопримечательности Лондона, но даже съездили на автобусе в St. Albans, где похоронен философ Бэкон и где находится замечательный собор, образец нормандского зодчества.
Из Лондона мы поехали на северо–запад Англии на берег моря в Silverdale, где проводила лето у себя на родине мисс Джексон. Еще в Петербурге мы условились вместе с нею совершить пешеходную прогулку в «Озерной области». Мы побывали на озерах Конистон и Уиндермир, полюбовались горными пейзажами и на ночь остановились у знакомого мисс Джексон фермера.
Поразило нас жилище его. Оно было построено несколько веков тому назад; стены такие толстые, как будто оно служило крепостью. Вся семья фермера работала, как простые крестьяне. Сам хозяин дома доил коров. Занимаясь этим делом, он беседовал с нами и с большим любопытством расспрашивал о России. Почему?то его очень интересовала Сибирь и громадные реки ее. Между прочим, он заявил, что если бы у него не было семьи, он охотно женился бы на русской. Обстановка дома этих простых людей была весьма комфортабельна. Особенно поразила нас сервировка стола за ужином. Такого разнообразия утвари, ложек и ложечек, вилок и т. п. не было и у нас в петербургской квартире. Не помню, сколько мы заплатили за удобный ночлег, вкусный ужин и утреннее кофе. Во всяком случае все это обошлось сравнительно недорого.
Из Сильвердэля мы совершили вместе с мисс Джексон поездку в Ланкастер на pageant {28}, который был в это лето устроен там. Первою сценою было сражение каких?то доисторических племен, происходившее на территории теперешнего Ланкашира; потом поставлена была картинка из жизни Ланкастера во времена Адриана; далее, ряд сцен из средневековой жизни, например приезды высокопоставленных особ Бьянки, John'a Gaunt в костюмах и повозках соответствующей эпохи, наконец, процесс ведьм, происходивший в Ланкастере в ХУП или XVIII веке. В исполнении этих сцен участвовало несколько тысяч человек. Вернувшись в Петербург, мы стали пропагандировать устройство таких инсценировок в России и мысль эта была поддержана историками и артистами. Но вскоре начавшаяся война положила конец таким планам.
В самом Сильвердэле нам удалось повидать спортивное состязание, устроенное местными гимнастическими организациями. Особенное удовольствие доставили всем зрителям выступления старика, приближавшегося к семидесятилетнему возрасту и тем не менее принимавшего участие в борьбе. Вся публика аплодировала ему, крича: „John Flemming, well done!'
В числе моих ранних детских воспоминаний были «Песни Оссиана». Поэтому в плане нашей поездки находилась, конечно, Шотландия. Вместе с мисс Джексон мы поехали в Глазгов и, далее, из Глазгова пароходом в Обан. Выезд в море по Клайдскому заливу произвел сильное впечатление картиною мощного судостроения англичан. На протяжении нескольких десятков километров на обоих берегах высились остовы строющихся судов. Выйдя в море, мы проезжали мимо грота Фингала и островов, напоминающих о «Песнях Оссиана».
В Обан мы приехали поздно вечером и устроились в гостинице на берегу моря. Проснувшись рано, я открыл жалюзи и ахнул от удивления, увидев при утреннем освещении чудной красоты залив и амфитеатром расположенный при нем городок. Мисс Джексон познакомила нас со своим приятелем пресвитерианским священником, любителем парусного спорта. День был ясный, солнечный; дул довольно сильный ветер. Пастор любезно предложил нам покататься, усадил в свою лодку и мы стрелою помчались по заливу. Впечатление от этой поездки было чрезвычайно усилено тем, что, по просьбе мисс Джексон, друг ее спел нам несколько старинных песен на гаэльском языке.
На пристани Обана нас поразила быстрота и напряженность работы женщин, потрошащих сельдей и упаковывающих их в бочки. Здесь мы попрощались с мисс Джексон и по Каледонскому каналу поехали до Инвернесса. Осмотрев прекрасный Эдинбург, мы вернулись в Лондон и направились домой в Россию заканчивать летний отдых в Машуке.
На пути из Вержболова в Петербург мы ехали в купе второго класса с двумя молодыми немцами, не говорившими по–русски. Вблизи от Пскова один из них сказал нам, что удивляется, как долго мы едем от границы, приближаемся уже к Петербургу, а между тем все еще находимся на территории, населенной преимущественно немцами. Тогда я, в свою очередь, удивился и стал объяснять ему, что Псков один из самых старинных русских городов, что сначала он принадлежал к составу Новгородской республики, а потом был во главе самостоятельный республики. Немец недовер- чево слушал меня и самое название Псков отвергал, говоря, что действительное название этого города Плескау, и звучит оно, как немецкое. Вероятно, мой собеседник включал Псковскую губернию в состав Курляндии, Лифляндии и Эстонии, которые в глазах немцев были немецкими провинциями, потому что крупные землевладельцы в них были немцы, а исконное основное население их, литовцев, латышей и эстов, они не считали людьми.
Осенью этого 1913 года во всей России торжественно праздновалось трехсотлетие династии Романовых. Петербург был роскошно иллюминован. Вечером мы с женою наняли извозчика, чтобы объехать главные улицы и полюбаваться иллю- минациею. Поехав на Исаакиевскую площадь, мы были поражены видом германского посольства. Здание это, выстроенное недавно, имело вид суровой неприступной крепости. На фасаде его красовался германский орел из желтых огней электрических лампочек, но когти орла и клюв его были кроваво–красные. Это символическое изображение того, как Германия будет терзать Россию, помещенное внутри нашей столицы во время мира, в день национального торжества, глубоко возмутило нас своею дерзостью. В нем ярко выразились презрение и ненависть Германии к России.
После этого вечера стали припоминаться и обращать на себя внимание другие мелкие факты этого рода. Например, однажды вечером, торопясь войти в трамвай, я терпеливо ожидал своей очереди и даже дал место двум немцам, очевидно иностранцам, которые, нарушая очередь, протиснулись вперед меня. Заметив мою услужливость, один из них сказал другому: „Nur nidit kampfen!' (Только не бороться!). Миролюбие и мягкость русского характера вызывали в них не симпатию, а презрение. Такие наблюдения были очень огорчительны. К Германии я питал глубокое уважение, высоко ценя немецкую философию,
