большущий письменный стол, из цельного дерева, сразу видно — заказная работа; под тыльной стеной — развернутый диван с неубранной постелью; подушка одна, постельное белье полуторное, одеяло и вовсе узкое — одному только-только укрыться.
— Ваш отец — аскет? — спросил майор.
— Ну что вы! — улыбнулась женщина. Когда она вошла в квартиру, ее тревога явно ослабела, потому что все здесь было привычно, покойно, все на своих местах; все производило впечатление, что хозяин вышел ненадолго и с минуты на минуту возвратится. — Он жизнерадостный человек, от всего — что бы он ни делал — старается получить удовольствие. Друзья его любят. Правда, с ним непросто. Не из-за характера… — Она поискала подходящее слово, но это ей не удалось. — Понимаете, его так много, что рядом с ним трудно находиться долго. Даже мне. И мама не смогла…
— Он оставил ей квартиру? — спросил майор, хотя понял это сразу. Это был не вопрос, а поддержание разговора. Пусть говорит; глядишь — какая-то подсказка и всплывет.
— Он ей все оставил.
Она не стала развивать эту мысль. Майор кивнул и прошел к письменному столу.
— Если не возражаете — я здесь немного пороюсь…
Он сел в удобное кожаное кресло, положил руки на подлокотники. Кожа была изумительная; а как кресло поддерживало спину, как расслабляло тело! Я себе такое не скоро смогу позволить, — с грустью признал майор, — да и где б я его поставил…
Порядка на столе было немного, но в бумагах очевидно никто не рылся — с ними работали. Заметки к статье. Или книге. Медицинская заумь. Листочки с наспех записанными телефонами тоже ничего не дали: майор сразу понял, что они валяются на столе давно, профессор их просто не замечал. Потом на всякий случай проверю, решил майор, и открыл верхний ящик стола.
Паспорт. Удостоверение. Служебные пропуска. Сберкнижка (всего несколько тысяч рублей; последняя операция — январская). Пухлая записная книжка. Сименсовский мобильник, приличный, но устаревшей модели. Даже мой сын выканючил бы у меня что-нибудь поновее, подумал майор и выложил на стол записную книжку и мобильник. В остальных ящиках ничего примечательного он не обнаружил.
Ничего не дал и поиск в компьютере.
Майор поглядел на часы: двадцать минут четвертого; еще успею и в клинике побывать. Привычка подталкивала его к действию, но он продолжал сидеть, потому что какая-то неясная, но явная сила удерживала его в кресле. Он ощущал вокруг себя нечто, какое-то незримое присутствие. Оно обволакивало его, погружая в полудрему, обещая, что еще чуть-чуть — и он все поймет. Что именно он должен понять — майор вспомнил не сразу, но он постарался сосредоточиться — и оно всплыло из глубин сознания: ах да! ведь я должен понять, куда исчез профессор… Устал я, подумал майор, не столько от работы, сколько от жизни устал. Все в ней получается как-то наперекосяк, из-за этого постоянное напряжение, внутренняя борьба. Неужели так будет всегда? — это ежедневное безрадостное рабство…
Огромный тополь за окном трепало ветром. Красивое дерево. Его ветви, обещающие близкую листву, были налиты пробуждающейся жизнью. Циклон прижал небо к самой земле, посыпая ее то мелкой моросью, то запоздалым снегом. И откуда только его принесло? Ведь только вчера был такой славный солнечный денек…
Майор прошел на кухню. Женщина сидела возле застланного потертой клеенкой кухонного стола и пила чай из изысканной фарфоровой чашки. Но стол был явно от прежних хозяев. Майор положил на него записную книжку и мобильник профессора.
— Если не возражаете, я заберу эти вещи с собой. Мне нужно с ними поработать.
— Вы неважно выглядите, майор. Выпейте со мной чаю. Он не хуже, чем у полковника.
Майор отрицательно качнул головой.
— Мне может понадобиться ключ от квартиры. Не думаю, что еще что-нибудь смогу найти… Это чтобы вас не беспокоить.
— Конечно, конечно. — Она подошла к двери и сняла с гвоздя связку ключей; выбрав нужный — отдала его майору. — Вот.
— Вы меня не подвезете до клиники? — я бы хотел успеть туда до конца рабочего дня…
Визит в клинику оказался бесплодным. Майор не обнаружил у персонала особого беспокойства. Их шеф был известен неординарностью, его поступки привыкли принимать такими, какие есть, без оценки. Трагедия, которая произошла в клинике в прошлую пятницу, потрясла всех; возможно, профессору понадобились уединение и время, чтобы справиться с ударом.
— Он единственный, кто в первое же мгновение понял размеры трагедии, — сказал майору амбициозный хирург, операцию которого в ту пятницу патронировал профессор. В этом хирурге было что-то странное. Возможно, это впечатление возникало из-за его очень коротких рук, которые правильнее было бы назвать детскими ручками. Чтобы смягчить впечатление от этого дефекта, хирург опустил кресло предельно низко, так чтобы можно было сидеть, положив руки на стол. Но и в лице его, удивительно подвижном, обнажающим каждое новое состояние души, была какая-то борьба, словно он тонул в дерьме, выныривал и снова тонул, но не мог себя заставить позвать на помощь. Да я к такому психу ни за какие деньги не лег бы под нож, подумал майор и спросил:
— Он это вам сам сказал?
— Нет. Я это понял. Его лицо вдруг стало черным. Так бывает: почечная реакция; как говорят обыватели — адреналин. Цвет зависит от органа, который принимает удар. Я был в ступоре, а как увидел его лицо — меня словно толкнули.
— Тут о вас легенды рассказывают.
— Пустое все это… Никому я не помог. Не успел. Да и не мог бы успеть. — Он перевел взгляд куда-то в угол ординаторской и даже сморщился, отжимая от глаз неожиданно подступившие слезы. Майор множество раз бывал в подобных ситуациях, и потому ждал молча и бездумно, чтобы даже мыслью не прессинговать клиента. — А жаль! — прекрасные были минуты, — неожиданно весело сказал хирург и скользнул по майору одобрительным взглядом. — Вам этого не понять, майор. Уверен: для вас драка — естественное продолжение диалога. А я — представьте — впервые в жизни побил морду здоровенному мужику. Это с моими-то данными! — Он повертел перед майором своими игрушечными ручками. — Правда — вам признаюсь — Петруха, сволочь, был пьян в усмерть. Он так и не понял, что происходит.
— Но как же его допустили к работе?
— Вот так и допустили. Барышни говорят: когда пришел — был в обычном состоянии. Ну — пахло от него. Так от него всегда пахнет. Рабочий человек, что с него возьмешь. Факт, что за все годы к нему не было ни малейшей претензии. Исполнительный. Точный. Грамотный. Слесарь замечательный. Как курильщик не может без сигареты, так и он не мог без своих ста граммов. Иначе — абстинентный синдром. — Он вопросительно взглянул на майора, и тот кивнул: понятно. — Накануне он пришел домой после хоккея в известном состоянии. Подрался с Катькой и ушел ночевать к приятелю. Что там пил — не помнит. Чем он полировал себя утром — великая тайна. Сразу после трагедии — еще до приезда прокурора — мы сделали экспресс-анализ его крови. И знаете, что нашли?
— Мочу, — спокойно сказал майор.
Хирург изумленно уставился на него, попытался что-то сказать, но не смог, пока не переварил реплику майора.
— Но ведь там должно было быть что-нибудь еще! — наконец неожиданным фальцетом выкрикнул он.
— Это сложная тема, — уклончиво сказал майор.
Хирург поглядел на него с ненавистью, но, не встретив отпора, остыл.
— Если не возражаете, — сказал он, — мы на этом закончим. — Он высоко засучил рукав, чтобы майор разглядел его «брегет» (это не фуфло, признал майор, классная подделка; наверняка он выложил за нее не меньше сотни баксов; но он понятия не имеет, сколько такие часы стоят на самом деле), и, разглядев на лице майора знаки восхищения, смягчился. — Я чертовски опаздываю, но если могу быть вам полезен…
— Нет-нет, идемте, — сказал майор, вставая. — На сегодня с меня хватит.
Хирург соскользнул с кресла, и тогда майор увидал, что и ноги у него так же коротки. Конечности карлика, приделанные к телу нормального взрослого человека. Когда они пошли рядом, хирург оказался на
