Порфирион, будучи обеспечен плодами пальм и маленьким садиком, имел достаточный материал для пищи и жизни, да и не мог заниматься для своего содержания каким–нибудь другим делом, потому что жилище его в той пустыне отстояло от городов и обитаемой земли на семь дней пути или еще дальше и больше требовалось платы за провоз, нежели можно было бы получить за готовую работу. Однако он, собрав листья пальм, постоянно требовал от самого себя ежедневного урока работы, как будто этим он должен содержаться. Когда работою целого года пещера его наполнялась, то сделанное с заботливым старанием он, разложив огонь, ежегодно сжигал. Этим он показывал, что без дела рук невозможно монаху оставаться на одном месте, а тем более достигнуть когда–нибудь верха совершенства. Так что, хотя необходимость пропитания вовсе и не требовала этого, он работал для одного лишь очищения
\164// сердца, собранности помыслов и постоянного пребывания в келье, или для преодоления самого уныния.
Когда я, начав жить в пустыне, сказал авве Моисею[28] (Ливийскому), высшему из всех старцев тамошних, что вчера я был тяжко ослаблен болезнью уныния и не мог освободиться от него иначе, как побывав у аввы Павла. Он сказал: нет, ты не освободил себя от него, но еще больше предался и поработился ему. Ибо после уныние сильнее будет нападать на тебя, как на труса и беглеца, увидев, что ты, побежденный в сражении, тотчас убежал, если ты, вступив в борьбу с ним, не захочешь сразу отражать нападения его не оставлением кельи, не погружением в сон, а научишься побеждать терпением и противоборством. Поэтому опытом доказано, что нападение уныния надо не бегством отклонять, но противоборством побеждать[29]. //
\165//
Книга одиннадцатая
Седьмой подвиг предлежит нам против духа тщеславия — многообразного, разновидного и тонкого, которого едва можно самыми прозорливыми глазами предвидеть и распознать.
Ибо оно не только с плотской стороны, как прочие пороки, но и с духовной искушает монаха, поражая ум самым тонким злом. Так что те, которые обольстились плотскими пороками, те сильнее уязвляются тщеславием по поводу духовных успехов, и настолько оно гибельнее при борьбе, насколько скрытнее, если хотим предостеречься от него. Нападение других страстей бывает более явно, открыто, и в каждом из них искуситель, ниспроверженный строгим прекословием, сделавшись слабее, отходит и потом слабее искушает своего победителя. А эта страсть, когда будет искушать душу с плотской стороны (например красивыми одеждами или другими внешними вещами, принадлежностями, преимуществами) и щитом пререкания будет изгнана, то опять, как разнообразное зло, переменив прежний образ и личину, под видом добродетелей старается пронзить и зарезать победителя.
\166//
Ибо прочие страсти называются однообразными и простыми; а эта многосложна, многообразна, разновидна — везде, со всех сторон встречается воину и победителю. Ибо она во всем: в одежде, походке, голосе, деле, бдении, посте, молитве, отшельничестве, чтении, знании, молчании, послушании, смирении, долготерпении — старается уязвить воина Христова, и как какая–нибудь, гибельная скала, покрываемая бурными волнами, причиняет непредвиденное и жалкое кораблекрушение плавающим при благополучном ветре, когда те не опасались и не предвидели этого.
Итак, желающему идти царским путем нужно идти с оружием правды в правой и в левой руке, в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах (2 Кор 6, 7, 8), и с такой осторожностью среди вздымающихся волн искушений, под управлением рассудительности и под веянием Духа Божия, направлять путь добродетели, чтобы знать, что, если немного уклонится на правую или левую сторону, тотчас разобьется на подводных, гибельных скалах. Потому премудрый Соломон увещевает:
\167// то искушается суетной славою
Старцы наши хорошо представляют свойство этой страсти, сравнивая с луком и чесноком, которые после снятия с них одного покрова оказываются покрытыми другим, столько оказываются покровов, сколько их будет снято.
Тщеславие даже и в уединении не перестает преследовать убегающего из–за славы сообщества с людьми; и чем больше кто убегает от всего мира, тем сильнее оно преследует его. Иного старается превозносить тем, что он очень терпелив в деле и труде, иного тем, что он очень скор на послушание, иного тем, что он превосходит прочих смирением. Иной искушается обширностью знаний, иной в чтении, иной в бдении. Эта страсть силится уязвить кого–либо не иначе, как его же. добродетелями, полагая гибельные препятствия в том, в чем ищут средства к жизни. Ибо желающим идти путем благочестия и совершенства враги скрытно ставят сети обольщения не в другом месте, а на том пути, по какому идут, по изречению блаженного Давида:
Все страсти, будучи преодолены, увядают, с каждым днем становятся слабее и со временем уменьшаются и утихают, или, по крайней мере, при сопротивлении противоположных им добродетелей можно избежать их; а эта страсть, будучи низложена, сильнее восстает; и когда думают, что умерщвлена, она своею смертью еще живее укрепляется. Прочие страсти обыкновенно на тех только нападают, которых в борьбе победили, а эта страсть своих победителей еще более жестоко преследует; и чем сильнее будет сокрушена, тем сильнее разит гордостью той самой победы. И это есть самая тонкая хитрость врага, так что заставляет воина Христова, который не был побежден неприятельским оружием, пасть от собственных стрел.
Иные страсти иногда при помощи места успокаиваются и после удаления предмета греха, или