Письма

259. Пресвитеру Афанасию.

Пусть кто–нибудь происходит из самого славного отечества и знаменитого рода, изобилует богатством всякого вида, в красноречии достиг наибольшей высоты, все произведения древних носит у себя в устах, величается и силою, и красотою, и славою, и правом начальства, удостоился самой царской власти, возложил на себя венец и багряницу, но если не имеет он добродетели, то поставлю его в ряду невольников. Но если кто по своей справедливости, по целомудрию, по мужеству, по благоразумию — мудрец, то причислю его к мужам царственным. А если любитель добродетели лучше имеющего все сказанное выше в совокупности, то чем будет он гораздо еще более блаженным и славным не имеющий всего этого в совокупности (так как сойтись всему вместе и невозможно), потому что те блага скоро гибнут, а добродетель бессмертна.

260. Петру.

На сказанное в Писании: кто есть верный раб и мудрый (Мф.24:45)?

Что не соблюдающий благовременности всякого дела не достигает искомого блага, видно это само собою; что всяческая добра во время свое (Еккл.3:11), сему научил Екклесиаст. Посему, если это действительно так, почему удивительным тебе кажется сказанное Спасителем о мудром и верном домоприставнике, что он даст пищу во время. Ибо неблаговременное всегда прискорбно, и благодеяние, оказанное не вовремя, теряет имя свое. Например, один и тот же хлеб голодному сладок и вожделенен, а сытому — не очень; одно и то же питие жаждущему весьма пригодно, а упившемуся — отвратительно. Поэтому, по какой причине от одного и того же происходит не одно и то же? Очевидно, в зависимости от благовременности. Она подаваемое делает и большим, и вожделеннейшим.

Посему надлежит не только подавать (это может быть и не важно), но подавать вовремя, ибо это, хотя бы поданное было и мало, делает оное большим, а если велико, обращает в самое великое. Посему–то и Песнопевец, прославляя благодеяния Божии, присовокупил и сие: вся к Тебе чают, дати пищу им во благо время (Пс.103:27). Ибо не только питает Бог, но питает благовременно. А всего важнее, — питая всех, подавать вовремя. И если угодно видеть, как исполняется это на плодах, произращаемых землею, то смотри: не в одно время бывают пшеница, вино и елей, и древесные плоды, и разнообразие цветов. Но сначала зеленеют луга, за ними следует жатва, за ней — виноград, а гроздь отсылает земледелателя к маслине. И времена года составляют как бы какой превосходный хоровод и продолжительностью своею дают отдохновение земледельцу. Ибо, если бы все вместе приходило в свою зрелость, искусство земледельца стеснялось бы краткостью времени, и все бы гибло и портилось, потому что не достало бы у него сил убрать все в одно время.

261. Чтецу Арсенуфию.

Как и петь надлежит с разумением, и молиться — с трезвенностью, так и просить надлежит не то, что нам кажется хорошим, но то, что Сам Дающий признает добрым и полезным. Ибо многие, по причине богатства, провели жизнь спокойную, но наконец, из–за различных козней, утратили и настоящую, и будущую жизнь. Добившись начальствования, доставляющего поводы к кражам (не скажу — к прибыткам), лишились и того, что имели. Постаравшись вступить в супружество с благообразною женщиною и думая, что в этом найдут для себя радости, чрез сие–то самое и подверглись наиболее опасностям и войнам. Постаравшись приобрести наивысшую телесную силу и крепость, но проводя зверскую жизнь и не познав благородства души (потому что омрачены были в них наилучшие ее силы), наконец сделались пищею зверей, претерпев бесславную и окаянную кончину. Посему, оставив все это, будем просить у Бога того, что Сам Он признает для нас полезным.

262. Ему же.

Прекрасно богатство для того, кто употребляет его на дело и хорошо им распоряжается. Прекрасна бедность для того, кто умеет переносить ее великодушно. Прекрасна и слава для того, кто пользуется ею для покровительства угнетенных. Прекрасно и бесславие для того, кто решился быть любомудрым. Прекрасно и начальствование для того, кто начальствует по справедливости и прав начальнических не употребляет к обиде низших. Прекрасна и сила для того, кто расточает ее на защиту слабейших. Посему, будем винить не самые вещи, которые могут быть орудиями и добродетели, и порока, но собственное свое произволение, которое, по преизбытку нерадения, предает поруганию и красоту орудий.

263. Ему же.

Одна часть времени уже улетела, той, которая казалось бы, наступила, не видно, и та, которая ожидается еще в будущем, пройдет. Ибо как сильное течение воды не позволяет распознавать в точности, какая она, потому что быстротою опережает наблюдение, так, может быть, и в еще большей мере, стремление времени, поспешающее к концу, легко протекает, и людям, не показав ничего явственного и постоянного, оставляет как бы тени сновидений.

264. Диакону Евтонию.

Имей, премудрый, признательное сердце и твердую душу, и все, что ни случится, обратится к твоей славе и к стыду врагов. Если же вознерадишь, то своей славе нанесешь вред, а противникам доставишь торжество и ближним своим — печаль.

265. Сиятельнейшему Дорофею.

Из людей одни по тупости ума не доходят до правды. Другие, хотя и доходят, по быстроте ума, но торгуют правдой по любостяжательности, за золото продавая свой приговор и за взятку приводя в колебание весы правосудия. А иные искажают правду из угодливости к кому–то, из лести, из страха. Посему, судье надлежит быть и благоразумным, и неподкупным, стоять и выше денег, и почтительности, и лести, и страха. Ибо если он поддастся которой–либо из сих страстей, то все испортит.

Итак, если найти правду трудно, а найдя, не повредить ей — еще труднее, то никому не надлежит браться за должность судии. Но если Зосима, будучи, как писал ты, и тупоумным, и любителем денег не меньше всякого другого, сам берется производить суд над тяжущимися, хотя и сами судящиеся его осуждают в том, что продает правду, а нередко и все порицают, то не дивись сему. Ибо если бы он, укрощая другие страсти, побеждаем был этою, то, может быть, справедливо мог бы иной подивиться сему. Если же, как говоришь, будучи побежден во всей силе всеми самыми постыдными страстями, он побежден и этою, то не надлежит и дивиться.

266. Диакону Исидору.

На слова Писания: еда не имамы власти сестру жену водити (1 Кор.9:5)?

Каждый из Апостолов, можно так сказать, получив себе в удел одну страну, благоустроял ее. Но Павел, как окрыленный земледелатель, обошел почти целую вселенную, посетил самые крайние пределы земли, благоустраивая слышавших его и даже между неслышавшими сея божественную проповедь.

Потому за другими Апостолами следовали и женщины, не для рождения детей и сожития, но чтобы из своей собственности снабжать и питать проповедников нестяжательности. Но они не имели дозволения и возможности следовать за Павлом, который, как сказал я, доходил до самых концов земли.

И что удивительного в том, что позади оставались женщины, когда и Варнава, который нес одно с ним ярмо, изнемогши для этого нескончаемого шествия и труда, уступил первенство Павлу? А когда не разлучился еще с ним Варнава, Павел писал следующее: еда не имамы власти сестру жену водити, яко и прочии Апостоли, и братия Господня, и Кифа? Или един аз и Варнава не имамы власти еже не делати (1 Кор.9:5.6)?

Сие не значит, что с женами жили сии советники девства и проповедники целомудрия, благоустраивавшие сонмы девственников. Ибо кто согласился бы внимать их советам вести девственную жизнь, если бы сами они оказались погрязающими в удовольствиях! Посему, не это говорит Апостол. Иначе он сказал бы так же, как пишут составители договоров о приданом: «жену супругу — кормить и одевать, как прилично жене супруге, по мере сил», называя женою в означение пола, а супругою — в означение сожительства. Но поскольку жены следовали за Апостолами, чтобы из своего имущества питать учителей нестяжательности, то Апостол сказал: сестру, чтобы показать непорочность, и жену, чтобы означить пол; потому, что женою называется и дева, хотя бы она была и неприкосновенна, женою по виду, хотя бы она была и невинна, женою по природе, хотя и чужда общения с мужеским полом.