«Не увижу уже красногорских лесов…»
Не увижу уже красногорских лесов,
Разве только случайно.
И знакомой кукушки, её ежедневных часов
Не услышу звучанья.
Потянуло меня на балтийский прибой,
Ближе к хладному морю.
Я уже не владею своею судьбой
И с чужою не спорю.
Это бледное море, куда так влекло россиян,
Я его принимаю.
Я приехал туда, где шумит океан,
И под шум засыпаю.
ЧЕРНОВИКИ
Два года я писал в одну тетрадь.
Всю исчёркал. И стал её листать.
И разбирать с трудом. А толку мало.
Какие-то наброски и начала,
Зачёркнутые густо три строки.
Всё недописано. Черновики.
Души моей небрежной черновик!
Невыполненных замыслов наброски.
Незавершённых чувств моих язык,
Угаснувших волнений отголоски!
Зачатки мыслей!
Слово — и пробел.
А тут-то надо было мучить перья!
Но нет, не мог! Не сделал. Оробел…
Зачёркнуто… А вот белей, чем мел,
Свободная страница. Полстраницы.
Неточность. Рядом — беглые зарницы —
Гроза без грома —
вечный мой удел…
СТАРЫЙ ДОН-ЖУАН
Дон-Жуан. Чума! Холера!
Треск, гитара-мандолина!
Каталина!
Каталина
Дон-Жуан. Не знает — что мне!
Подойди, чума, холера!
Раз на дню о хвором вспомни.
Погляди, как он страдает!
Дай мне руку!
Каталина
Ну вас, старый кабальеро.
Дон-Жуан. Постой!.. Сбежала,
Внучка Евы, род злодейский,
Чтобы юного нахала
Ублажать в углу лакейской!
Где мой блеск, где бал насущный
Ежедневных наслаждений!
А теперь девчонки скучной
Домогаюсь, бедный гений.
Зеркало! Ну что за рожа!
Кудрей словно кот наплакал.
Нет зубов. Обвисла кожа.
Вовремя сойти со сцены
Не желаем, не умеем.
Все Венеры и Елены
Изменяют нам с лакеем.
Видимость важнее сути,
Ибо нет другой приманки
Для великосветской суки
И для нищей оборванки.
Старость хуже, чем увечье.
Довело меня до точки
Страшное противоречье
