день должен быть прожит в мельчайших подробностях. Нельзя упускать ни одной из них, сын мой Сизов. Ни одной, ни единой. Жизнь без частностей — это пародия, исчадие ложного классицизма. Любят в постели и на земле — не на котурнах и не на подмостках. А главное — он научил тому, что мир враждебен, что дом — это крепость, нужна здоровая изоляция. Был один очень неглупый киник. Хотя и не относился к их школе — младше на несколько столетий. Поглядывал он на белый свет и огласил свой главный вывод: «В жизни выигрывает тот, кто лучше спрячется». Это правда. Ведь жизнь — такая вздорная баба, такая раздолбайка и склочница, такая базарная торговка — сгинуть бы от нее хоть в чистилище. Если бы речь шла лишь о себе! Я бы легко нашел себе норку. Но надо было спрятать Итаку. Целехонький остров. Райское гнездышко. Ото всех, кто хотел бы ее прикарманить.
— И как же это вам удалось? — заинтересовался Сизов.
— Идея с монастырем, мой мальчик, была недурна. Мы ею воспользовались. Можно сказать, ее отгранили. Был монастырь. Что ж, был да сплыл. Пришел в одичание. Мох и камни. Жизненно важно, чтоб путь на Итаку был заповедан и неизвестен. И как ты сумел его углядеть? На целом свете никто не смог бы. Тем более есть у нас свои шерпы. Квалифицированные ребята. Понаторевшие в своем деле. Они помогают сбиться с пути тем, кто разыскивает Итаку.
Сизов снисходительно улыбнулся:
— Не забывайте, что я солдат. Солдатская служба шлифует память. Тем более я все-таки местный. Я итакиец, в конце концов.
— Прелюбопытно, — сказал Пал Палыч.
— Тут нужно добраться до горловины, — с готовностью пояснил его сын. — До этого перекрестка вод, где море в себя вбирает реку. Найти какую-нибудь лодчонку, поставить парус. Плевое дело. И прямо, прямо, против течения. Главное — не пропустить поворота. И вскоре увидишь белесый луч. Мерцающий вдоль неба шпагатик. Напоминающий выцветший бинт. Правь на него — и упрешься в Итаку.
Пал Палыч с немалою озабоченностью взглянул на Нестора, после чего с участием оглядел Сизова.
— Делает честь твоей откровенности. И простодушию — заодно. Но знаешь, сынок, ведь дело не просто. Такая твоя осведомленность вступает в явное противоречие и с интересами государства, и с основным его законом.
— Кланяюсь в пояс, — сказал Сизов. — Когда-то уезжал из страны и вот возвращаюсь в государство. Жил-был хоть один островок без амбиций — и тот превратился в государство. И что это за напасть такая?
Пал Палыч сочувственно вздохнул:
— Да уж такая напасть, сынок. Совсем ни к чему эта шизофрения. Истерика — не солдатское дело.
— Устал, издергался, — молвил Нестор.
— А вы покочуйте с его, попробуйте, — вступилась за мужа Поликсена. — Тоже окажетесь неврастениками.
— Ну-ну. Никто его не винит, — сказал Пал Палыч. — Да, государство. Но — не обычное государство. Оно управляется не парламентом, а просто Советом. Но — не старейшин, поскольку мы отменили возраст. Советом наиболее мудрых. В котором всего-то пятеро избранных. Четверо членов и Председатель. Кстати, наш Нестор — член Совета. Он не уехал, но преуспел.
— Мои сердечные поздравления, — с кислой усмешкой сказал Сизов. — А кто ж президент?
— Нет президента, — поправил Сизова его отец. — Есть Председатель. Демократичней. Само собой, Председатель — я.
— Сюрприз за сюрпризом, — сказал Сизов.
— Какой тут сюрприз? — удивился Пал Палыч. — Хотя чему же я удивляюсь: для родичей нет великих людей. Еще хорошо, что у нас на Итаке достаточно мудрое население, чтоб разобраться, кто самый мудрый. Как видишь, можно жить на Итаке и сделать достойную карьеру. Так нет же. Куда-то его понесло.
Он горько покачал головой.
— Ох, люди, комариное племя. Все-то вы вьетесь, жужжите, жалите. Все-то неймется вам, не сидится. Все шастаете, мечетесь, скачете. Дадена вам от щедрот богов такая роскошная территория. Возможно, лучший кусок Вселенной. Но нет. Сучите своими ножонками. Выискиваете, как рыбки, где глубже. Вынюхиваете, как мышки, где лучше. А после не можете растолковать себе — откуда у вас волдыри и струпья?
Сизов недовольно его оборвал:
— Ну, хватит. Избавь меня от нотаций. Уж если я поседел — избавь.
— Не фыркай, сынок, — сказал Пал Палыч. — Да и поседел ты лишь волосом. А твой отец поседел умом. Разница, сизый мой голубочек. Но ужасти, до чего ты озлоблен. И ощетинен. Нервы — ни к черту. Я просто в отчаянье, дорогой. Сердце отца — сосуд стеклянный. От малого камешка может треснуть. Не то что от твоего булыжника, с которым ты носишься с горки на горку. Не ведаю, как ты его называешь — свободой ли, честью ли, справедливостью, цивилизованным обликом общества, — видеть твой камешек невыносимо. Иди и передохни с Поликсеной. Она тебя, мой сизарь, заждалась.
Сизов недовольно пробурчал:
— Она удачно это скрывает.
— Умею держать себя в руках, — сказала Поликсена с достоинством.
Сизов усмехнулся и произнес:
— Уверена в этом?
— Спроси у Нестора, — с вызовом бросила Поликсена.
— Спрошу, — с угрозой сказал Сизов. — Скажи мне, друг детства, но без вилянья. Если, конечно, на это способен. Ты замещал меня в постели? В супружеской, имею в виду.
Нестор меланхолично ответил:
— И все же я твой искренний друг.
— Спасибо тебе за честный ответ, — хмуро проговорил Сизов.
— Не порицай, сынок, ни жены, ни друга вашего, — молвил Пал Палыч. — Любые наши грехи, мой милый, суть не пороки, а наша часть. Поэтому мы запретили ревность. Наш терапевт, большая умница, всегда говорит: разрушает печень, лишает покоя, одни неприятности. Есть слух, что учитель наш Одиссей впоследствии попенял Пенелопе за патологическую ее верность. Поскольку та ее подсушила, что отразилось на притягательности.
— Не ты ли распустил этот слух? — спросил Сизов.
— Не имеет значения. Женщина ждать годами не может. Тогда она перестает быть женщиной. Ступайте, детки, в семейную спальню. Я вам не желаю спокойной ночи.
— Идем, седобородый супруг, — сказала со смешком Поликсена. — Побрейся, омойся, натрись лавандой, оливковым маслом и прочей дрянью. Нельзя погружать любимую женщину в клубы своей дорожной пыли. Дорога пахнет конским пометом. Запах, волнующий душу свекра. Свекор в нем чует зов чернозема. Но у меня другие пристрастия.
— Вперед, ядовитая красавица, — напутственно произнес Пал Палыч. — Удачи тебе, сынок, в поединке.
Когда супруги укрылись в доме, он озабоченно произнес:
— Нестор, поспеши к терапевту. К Зое. Естественно — и к менестрелю. Скажи им — я созываю Совет. При этом — экстренный и чрезвычайный.
2
Тиха была итакийская ночь. Совсем как ветер, летевший с моря. Хотя и был он соленым, пряным, пахнувшим терпким сырым песком. Божественный запах. Ни с чем не сравнимый. Вдохнешь и поверишь в вечную свежесть.
Висели неподвижные звезды. Те из них, что были крупнее, держались кучно и походили на странных
