смешного немарсианскую потребность. Что-то Пэтти запаздывает.
— Ты от нее слишком многого хочешь; она не может одновременно работать над словарем, быть всем нянькой, бегать по поручениям Майка и подавать тебе еду, как только ты проголодаешься. Джубал, Вонючка никогда не станет жрецом: он раб своего желудка.
— Я от него мало отличаюсь.
— А вы, женщины, могли бы Пэтти помочь, — сказал Махмуд.
— Это запрещенный прием. Ты отлично знаешь, что мы стараемся помогать, но нам ничего не дают делать. Тони в кухню вообще никого не пускает, — Мириам встала, — Джубал, пойдемте, разведаем, что на обед. Тони будет польщен вашим визитом.
Харшоу последовал за ней. Тони сначала скривился, но увидев, кого привела Мириам, радушно заулыбался и стал показывать свою мастерскую, предавая анафеме негодяев, уничтоживших вместе с гнездом его кухню. Тем временем ложка, без видимой посторонней помощи, размешивала соус.
Сесть во главе стола Харшоу отказался. Почетное место осталось свободным. Джубал никак не мог отделаться от чувства, что туда сел Майк, все его видят, а он, Харшоу, нет. Напротив Джубала оказался доктор Нельсон. Джубал удивился бы больше, если бы Нельсона здесь не было.
— Привет, док! У нас общая вода.
— Глубокой воды! За доктора здесь?
Нельсон покачал головой.
— За студента.
— Что выучил?
— Что медицина никому не нужна.
— Я мог вам это сказать еще двадцать лет назад, если бы вы спросили. Ван Тромпа видели?
— Он должен быть сегодня ночью или завтра утром. Только прилетел.
— Он здесь часто бывает? — спросил Джубал.
— Не очень, ему некогда. Учится заочно.
— Рад буду его повидать, больше года не встречались.
Нельсон переключил свое внимание на Доркас, сидевшую справа от него, Харшоу тоже заговорил с соседом справа. В воздухе висело еще более плотное ожидание, чем раньше. Внешне же было все совершенно спокойно — обычный семейный обед.
Пошел по кругу стакан воды. Когда дошла очередь до Харшоу, он сделал глоток и передал стакан соседке слева, от благоговения потерявшей дар речи.
— Прими от меня воду!
Она еле вымолвила:
— Спасибо, отец… Джубал.
Больше ничего он от нее не добился.
Стакан, завершая круг, оказался на свободном месте во главе стола. В нем оставалось еще немного воды. Стакан поднялся, опрокинулся, и вода исчезла. Стакан опустился на скатерть. Джубал решил, что стакан был выпит в его честь. Почему же церемония не сопровождалась приличествующей случаю вакханалией? Из-за осадного положения или из-за почтения к нему, Харшоу? Джубал решил в пользу второго предположения и почувствовал досаду. С одной стороны, он был рад, что ему не пришлось отказываться от приглашения, которое в его годы он был не в силах принять, а с другой… Ребята, сегодня на каток не пойдем, развлечем бабушку, поиграем с ней в домино… Нет, лучше на каток и переломать ноги, чем признать, что годен только на домино.
От этих размышлений Харшоу отвлек сосед справа, которого звали Сэм.
— Мы потерпели лишь кажущееся поражение, — говорил он. — На самом деле мы продвигаемся вперед. Конечно, у нас будут неприятности: никакое общество никому не позволит безнаказанно подрывать его устои. А мы отвергаем все институты: от собственности до брака.
— Вы отвергаете собственность?
— Да, в том виде, в котором она сейчас существует. На настоящий момент Майкл бросил вызов лишь кучке жуликов. А что будет, когда в стране появятся тысячи, десятки и сотни тысяч людей, которых не смогут остановить замки и стены, которым только самодисциплина сможет приказать не брать чужого? Поверьте, наша самодисциплина будет сильнее всяких законов. Но никакой банкир этого не поймет, пока не повторит наш тернистый путь… и не перестанет быть банкиром. Что станет с рынком, когда всем будет заранее известно, как будут двигаться товары?
— Вы сами это знаете?
— Мне это безразлично, но мой двоюродный брат Саул — вон тот, здоровенный — вместе с Элли пытается в это вникнуть. Майк призывает их к осторожности, не позволяет кого-либо сильно разорять, советует хранить деньги на нескольких счетах… Человек, владеющий нашей дисциплиной, сделает деньги на чем угодно и гораздо успешнее, чем непосвященный. Деньги и собственность не исчезнут. Майк говорит, что это полезные вещи, но они будут действовать по новым правилам. Тот, кто не приспособится к этим правилам, разорится. Что станет с Лунар Энтерпрайзез, когда люди смогут добираться до Луны способом телепортации?
— Мне продавать акции или покупать?
— Спросите Саула. Он может разорить корпорацию, а может не трогать еще лет двести. А как учителя справятся с детьми, которые будут знать больше, чем они? Что будут делать врачи, когда люди перестанут болеть? Что станет с текстильной и швейной промышленностью, когда люди перестанут одеваться? А во что превратится сельское хозяйство, когда мы сможем приказать сорнякам не расти, а урожай будет убираться сам собой? Все изменится до неузнаваемости. Теперь о семье. Вы знаете, сколько денег наша страна тратит ежегодно на противозачаточные средства?
— Знаю, только на таблетки больше миллиарда.
— Ах да, вы врач.
— Любитель.
— Представляете, что станет с промышленностью, выпускающей контрацептивы, и с моралистами, когда зачатие будет происходить лишь по желанию женщины, когда она будет защищена от венерических заболеваний, когда она станет искать любовь с откровенностью, о которой не мечтала и Клеопатра? Когда мужчина, намерившийся ее изнасиловать, исчезнет с лица земли в мгновение ока? Женщина освободится от вины и страха, но станет неуязвимой. Не только на фармацевтической промышленности, еще на очень многом будет поставлен крест.
— Я вас не совсем понимаю. Меня эта проблема слабо интересует.
— Не отомрет лишь институт семьи.
— В самом деле?
— Да. Он укрепится, оздоровится. Семья станет источником наслаждения и потому будет нерушимой. Видите вон ту брюнетку?
— Да, я уже имел возможность ею восхититься.
— Она знает, что красива и обязана своей красотой новой жизни. Это моя жена. Еще год назад мы с ней грызлись, как собаки. Она была ревнива, а я невнимателен. Семья держалась только на детях и ее сильном характере. Я знал, что по-хорошему она меня не отпустит, и считал себя уже старым, чтобы заводить новую семью. Я погуливал — у преподавателя много соблазнов и есть кое-какие возможности, — а Рут молча страдала. Иногда и не молча… А потом мы соединились, — Сэм просиял. — Я влюбился в свою жену! Она теперь для меня женщина номер один.
Сэм говорил негромко, и его слова тонули в общем гуле. Его жена сидела далеко. Однако в ответ на его последнюю фразу она повернула голову и сказала:
— Он преувеличивает, Джубал. Я где-то на шестом месте.
— Не подслушивай, моя красавица, — сказал ее муж, — у нас мужской разговор. Переключи внимание на Ларри! — и запустил в нее булочкой.
Она остановила булочку в верхней точке траектории и вернула назад.
— Так и быть, займусь Ларри. Этот грубиян никогда не дает договорить. Я довольна шестым местом. Ведь раньше я не попадала и в первую двадцатку.
— Дело в том, что мы стали единомышленниками, — продолжал Сэм. — Мы сблизились друг с другом,
