Театр французского классицизма

Тому, кто спас тебя, простишь ты, славный Рим,
Первостроителем свершенное твоим.
Живи, герой, живи. Ты заслужил прощенье.
В лучах твоих побед бледнеет преступленье.
Причины доблестной последствие, оно
Священной ревностью твоей порождено.
Живи, но другом будь Валерию. Вы оба
Забудете, что вас разъединяла злоба.
Любви он верен был иль долгу своему,
Но чувства горького ты не питай к нему.
Сабина, и в своей безмерности страданья
Пускай твой сильный дух поборет испытанья:
Не лей напрасных слез — и истинной сестрой
Ты будешь воинам, оплаканным тобой.
Мы завтра с жертвами предстанем пред богами.
Чтоб не были они немилостивы с нами,
Очистить от греха жрецы его должны,[65]
Пока на алтарях огни не зажжены.
В священном деле им отец его поможет.
Он душу дочери умилостивить может.[66]
Мне жаль ее. Пускай свершится в этот час
Все то, к чему она, влюбленная, влеклась.
И если властная одна и та же сила
В один и тот же день любовников сгубила,—
Да примет их тела — и в тот же самый день —
Кургана одного торжественная сень.

ПОЛИЕВКТ Христианская трагедия в пяти действиях

Перевод Т. Гнедич

Ваше величество![67]

Как я ни сознаю степень своей слабости, как ни глубоко то уважение, которое вы, ваше величество, внушаете душам, удостоившимся быть вашими приближенными, признаюсь, что припадаю к стопам вашим без робости, без колебания, ибо позволяю себе думать, что труд мой понравится вашему величеству, ибо я уверен, что веду речь о том, что более всего приятно вашему величеству. Пусть это всего лишь пиеса для театра, но тема этой пиесы — рассуждение о божестве. Достоинство этой темы столь высоко, что даже слабость автора не может ему повредить. Вашему царственному духу столь приятны рассуждения такого рода, что некоторые недостатки сего труда не огорчат сердца, для которого сама тема представит наслаждение. Вот почему, ваше величество, я надеюсь получить от вас прощение за то, что я длительное время не решался принести вам на суд эту свою лепту высокого почитания. Каждый раз как я выводил на сцену в моих пиесах добродетели моральные или политические, я неизменно чувствовал, что рисуемые мною картины слишком мало достойны появиться перед вашим величеством, ибо я неизменно помнил о том, что, с каким бы рачением я ни выбирал своих героев на страницах истории, как бы ни облагораживал их свойственным пиитам искусством приукрашения, — та, перед которой они предстанут, не может не сознавать и не видеть, что в ней самой таятся наилучшие примеры всех этих добродетелей.

Дабы как-то уравнять ценность изображаемого с высокими качествами державной ценительницы, мне предстояло обратиться к темам самым высоким и на суд христианнейшей королевы, чьи деяния еще выше ее титула, не пытаться представить ничего, кроме христианских добродетелей, из которых главная — любовь к славе господней, дающая высокое наслаждение и приносящая радость благочестию и пищу разуму. Именно этому необычайному и поразительному благочестию вашего величества обязана Франция благоволением и благословением небес, ниспославших успех самым первым военным мероприятиям нашего юного короля.[68] Счастливые успехи, им достигнутые, суть лишь блистательное вознаграждение и заслуженное вашим величеством благоволение неба, которое свои милости щедро распространяет и на всю страну.

Наша утрата, когда почил наш великий монарх, казалась невосполнимой. Вся Европа уже сожалела о нас, воображая, будто мы будем ввергнуты в бездну великих потрясений, ибо видела нас в бездне отчаяния. Однако благоразумие, осторожность и мудрое попечение вашего величества, разумные советы, принимаемые вами от ваших верноподданных, и смелые решения ваши, мудро выполняемые, благотворно подействовали на мир и спокойствие государства настолько, что этот первый год регентства оказался не только равным славе прошлого правления, но даже взятием Тионвиля[69] загладил воспоминание о несчастном сражении, которое у этих стен прервало длинную вереницу наших побед.

Простите мне, что, увлекшись восторгом, вызванным этими размышлениями, я восклицаю в упоении:

Рождает чудеса владычицы правленье!
Досадует Мадрид! Брюссель ошеломлен!
Когда бы предсказал такое Аполлон,
Оракула слова подверглись бы сомненью!

Храбрейшие враги в тревоге и смятенье:
Успехам счету нет! Победам нет препон!
И, гордый славою поверженных знамен,
Зрит радостный Париж мятежных посрамленье![70]

Над юным королем блестит победы длань:
Тьонвиль и Рокруа[71] ему приносят дань,
Премудрой матери он помнит указанья —

Се громом Зевсовым державное дитя
Своих противников разит еще шутя,
Готовя Франции триумфы процветанья!

Нельзя усомниться в том, что за начинанием столь чудесным воспоследует процветание еще более поразительное. Господь не оставляет дел своих незавершенными, — он их совершит, ваше величество, и