в одиночестве; нас тошнит друг от друга, для нас отрава - постоянно видеть за обеденным столом и встречать в коридорах одни и те же лица, смотреть на одни и те же рты, повторяющие одни и те же бессмысленные фразы, так что теперь, столкнувшись с обладателем какого-нибудь определенного рта, уже знаешь заранее, что он скажет.
- Спокойной ночи, Бэйярд.
- Спокойной ночи, Кент. Крепкого вам сна.
- Увидимся завтра.
- Разумеется.
Дверь тихо закрылась.
6
После завтрака все они собрались в гостиной, и Лодж, переводя взгляд с одного лица на другое, понял, что под их внешним спокойствием скрывается непередаваемый ужас; он почувствовал, как беззвучным криком исходят их души, одетые в непроницаемую броню выдержки и железной дисциплины.
Кент Форестер не спеша старательно прикурил от зажигалки и заговорил небрежным будничным тоном, словно бы между прочим, но Лодж, наблюдая за ним, отлично сознавал, чего стоило Кенту такое самообладание.
- Нельзя допустить, чтобы это вконец разъело нас изнутри, - произнес Форестер. - Мы должны выговориться, поделиться друг с другом своими переживаниями.
- Иными словами - подыскать разумное объяснение тому, что произошло? - спросил Сиффорд.
- Я сказал «выговориться». Это тот случай, когда самообман исключается.
- Вчера на экране было девять персонажей, - произнес Крейвен.
- И кит, - добавил Форестер.
- Вы считаете, что один из…
- Не знаю. Если это проделал кто-то из нас, пусть он или она честно признается. Ведь все мы способны понять и оценить шутку.
- Если это шутка, то шутка отвратительная, - заметил Крейвен.
- Это уже другой вопрос, - сказал Форестер.
- Если бы я узнал, что это просто мистификация, у меня бы камень с души упал, - проговорил Мэйтленд.
- То-то и оно, - подхватил Форестер. - Именно это я и желал выяснить.
- У кого-нибудь из вас есть что сказать? - немного погодя спросил он.
Ни один из присутствующих не проронил ни слова.
Молчание затянулось.
- Никто не признается, Кент, - сказал Лодж.
- Предположим, что этот горе-шутник хочет сохранить инкогнито, проговорил Форестер. - Желание вполне понятное при таких обстоятельствах. Тогда, может быть, стоит раздать всем по листку бумаги?
- Раздайте, - проворчал Сиффорд.
Форестер вытащил из кармана сложенные пополам листы бумаги и, аккуратно разорвав на одинаковые кусочки, роздал присутствующим.
- Если вчерашнее происшествие произошло по вине одного из вас, ради всего святого, дайте нам знать, взмолился Лодж.
Листки вернулись к Форестеру. На некоторых было написано «нет», на других - «какие уж там шутки», а на одном - «я тут ни при чем».
Форестер сложил листки в пачку.
- Что ж, значит, эта идея себя не оправдала, - произнес он. Впрочем, должен признаться, что я не возлагал на нее особых надежд.
Крейвен тяжело поднялся со стула.
- Нам всем не дает покоя одна мысль, - проговорил он. - Так почему же не высказать ее вслух?
Он умолк и с вызовом посмотрел на остальных, словно давая понять, что им не удастся его остановить.
- Генри здесь недолюбливали, - сказал он. - Не вздумайте это отрицать. Человек он был жесткий, трудный. Трудный во всех отношениях такие не пользуются расположением окружающих. Я сблизился с ним больше, чем остальные члены нашей группы. И я охотно согласился сказать несколько слов в его память на сегодняшней панихиде, потому что, несмотря на трудность своего характера, Генри был достоин уважения. Он обладал такой твердой волей и упорством, какие редко встретишь даже у подобных личностей. Но на душе у него было неспокойно, его мучили сомнения, о которых никто из нас не догадывался. Иногда в наших с ним кратких беседах его прорывало, и он говорил со мной откровенно - по-настоящему откровенно, как никогда не говорил ни с кем из вас.
Генри стоял на пороге какого-то открытия. Его охватил панический страх. И он умер.
А ведь он был совершенно здоров.
Крейвен взглянул на Сью Лоуренс.
- Может, я ошибаюсь, Сьюзен? - спросил он. Скажите, убыл он чем-нибудь болен?
- Нет, он был здоров, - ответила доктор Сьюзен Лоуренс. - Он не должен был умереть.
Крейвен повернулся к Лоджу.
- Он недавно беседовал с вами, правильно?
- Дня два назад, - сказал Лодж. - На вид он казался таким же, как всегда.
- О чем он говорил с вами?
- Да, собственно, ни о чем особенном. О делах второстепенной важности.
- О делах второстепенной важности? - язвительно переспросил Крейвен.
- Ну ладно. Если вам угодно, извольте, я могу уточнить. Он говорил о том, что не хочет продолжать свои исследования. Назвал нашу работу дьявольским наваждением. Именно так он и выразился: «Дьявольское наваждение». - Лодж обвел взглядом сидевших в комнате людей.
- Он говорил с вами настойчивей, чем прежде?
- Мне не с чем сравнивать, - ответил Лодж. - Дело в том, что на эту тему он беседовал со мной впервые. Пожалуй, из всех, кто здесь работает, один он никогда прежде ни при каких обстоятельствах в разговоре со мной не затрагивал этого вопроса.
- И вы уговорили его продолжить работу?
- Мы обсудили его точку зрения.
- Вы его убили!
- Возможно, - сказал Лодж. - Возможно, я убиваю вас всех. Или же каждый из вас убивает себя сам. Почем я знаю? - Он повернулся к доктору Лоуренс: - Сью, может человек умереть от психосоматического заболевания, вызванного страхом?
- По клинике заболевания нет, - ответила Сьюзен Лоуренс. - А если исходить из практики, то боюсь, что придется ответить утвердительно.
- Он попал в ловушку, - заявил Крейвен.
- Вместе со всем человечеством, - в сердцах обрезал его Лодж. - Если вам не терпится размять свой указательный палец, направьте его по очереди на каждого из нас. На все человеческое общество.
- По-моему, это не имеет отношения к тому, что нас сейчас интересует, - вмешался Форестер.
- Напротив, - возразил Крейвен. - И объясню почему. Из всех людей я последним поверил бы в существование призраков…
Элис Пейдж вскочила на ноги.
- Замолчите! - крикнула она. - Замолчите! Замолчите!
