чтобы попробовать дать ответ,
Вера, прозвучавшая в этих словах, тронула Эрума до глубины души. Его глаза неожиданно наполнились слезами. Позабыв об условностях, он поднял лицо к небу, сжал руку в кулак и прокричал:
Невозмутимо улыбаясь, старик ольдермен тихо прошептал:
Как ни странно, эти слова и были правильным ответом на вопрос Эрума. Но эта удивительная правда была такой страшной, что, пожалуй, даже к лучшему, что, кроме них, никто ничего не слышал.
РИЧАРД МАККЕННА
Новое и довольно многочисленное поколение американских научных фантастов продолжает исследовать «космическое» измерение мира и человека, открытое интуицией своих старших собратьев еще в 30-е годы. В их «игре ума», как ни странно, прослеживается четкая закономерность. Она как бы подсказывает читателю сам характер художественного исследования «мира будущего», предполагает определенный тип построения сюжета и стиль повествования. Читатель обязан преодолеть порог обыденного, чтобы войти в необыкновенную вселенную автора, и автор должен помочь ему в этом. Еще важнее — автор сам нуждается в специфических художественных средствах, чтобы «обжить» новый и для него мир.
Почти во всех произведениях современных американских фантастов вхождение в Новое осуществляется по ступенькам рациональности, ибо «рациональность фантастического» привязывает Новое к привычным реалиям, усыпляет предубеждения читателя и тем самым облегчает принятие главного, «сверхъестественного».
Подобным же целям служит приключенческий стиль повествования — благодаря интенсивному сопереживанию и увлеченности действием читатель опять-таки легче подводится к главному и легче воспринимает «мир будущего» как свой, как одну из своих собственных возможностей.
Таковы средства научно-фантастической «игры ума». Содержание же самих произведений, их глубинные идеи и подспудные мотивы определяются классовой системой ценностей, разделяемой тем или иным писателем.
Большинство авторов «новой волны» американской научной фантастики не могут, к сожалению, выйти за пределы буржуазного мировоззрения. Подобная классовая ограниченность обрекает их на эпигонство, на творческую неоригинальность. Они в разных вариациях, искусных и менее искусных, повторяют давно сказанное другими. Налет эпигонства заметен даже в произведениях таких талантливых представителей «новой волны», как Л. Нивен, Р. Железны, Д. Кейес, С. Делает и др. В то же время нельзя отрицать, что лучшие произведения американских фантастов последних лет сильны своей демократической направленностью, уважением к человеку.
В этом плане типично творчество Ричарда Маккенны (1913–1966). Он — выходец из народа, по профессии судовой механик, много лет прослужил во флоте. Труден был его путь к писательству, но тяга к неизведанному, открытие «космического измерения» жизни властно звали к творчеству. Ему было за сорок, когда он начал писать профессионально. Известность принес роман «Булыжники из песка». Несколько десятков научно-фантастических рассказов закрепили его репутацию. Но лучшее его произведение — рассказ «Тайник» — увидело свет, увы, уже после смерти автора. На ежегодном конкурсе американских фантастов рассказ «Тайник» был удостоен премии «Небьюла».
ТАЙНИК
Сегодня утром мой сын спросил меня, чем я занимался во время войны. Ему уже пятнадцать, и я ума не приложу, почему он никогда не спрашивал об этом раньше. Понятия не имею, почему я даже не предвидел такого его вопроса.
Он как раз собирался в лагерь, и мне удалось отделаться от него одной фразой, что я выполнял заданно правительства. В лагере он проведет две недели. Пока его наставникам не наскучит понукать его, он будет делать то же, что и все его сверстники, и не хуже их. Но едва его оставят в покое, он тут же примется разглядывать какой-нибудь муравейник или уткнется в какую-нибудь из своих книжек. Последнее его увлечение — астрономия. А как только он вернется домой, он тут же снова спросит меня, чем я занимался во время войны, и никуда не денешься — придется ответить.
Но я и сам не вполне понимаю, чем я занимался в; время войны. Подчас мне кажется, что отряд, в котором я состоял, сражался — не на жизнь, а на смерть — с легендой местного значения и один лишь полковник Льюис отдавал себе в этом отчет. Победили ли мы ее? Право, не знаю. Знаю другое: от иных людей война потребовала риска несравнимо более тяжкого и безвестного, чем просто рискнуть своей головой в бою. От меня, например.
Все началось в 1931 году, когда в пустыне близ поселка Баркер, штат Орегон, нашли бездыханное тело мальчишки. При нем оказался мешочек с золотоносной рудой и солидный, размером с палец, кристалл двуокиси урана. Кристалл как странная диковина попал в конце концов в пробирную палату в Солт-Лейк- Сити и осел там до 1942 года, когда вдруг приобрел невероятно важное значение. Армейская разведка установила, что его добыли, по-видимому, в окрестностях Баркера, в районе площадью примерно сто квадратных миль. Доктора Льюиса призвали на службу как полковника запаса и приказали ему искать жилу. Но весь район со времен миоцена был перекрыт тысячефутовым слоем лавы, и искать здесь пегматитовые пласты было, с геологической точки зрения, совершенной нелепостью. Здесь не наблюдалось никаких размывов, район вообще никогда не подвергался оледенению. Доктор Льюис сразу же возразил, что кристалл мог появиться здесь лишь при посредстве человеческих рук.
Пользы его, возражения не принесли. Ему ответили, что рассуждать не входит в его обязанности. Высшее начальство все равно не будет удовлетворено до тех пор, пока на поиски не уйдет бездна денег и трудов. Армия мобилизовала в помощь полковнику группу выпускников геологических колледжей, включая и меня, и потребовала регулярно докладывать, как идут дела. Во имя нашего блага, а может, и от отчаяния доктор Льюис решил устроить для нас образцовую полевую практику: мы без устали рисовали схемы и отмечали на них, сколько слоев базальта и какой толщины отделяет нас от довулканических миоценовых пород. По крайней мере, мы тем самым могли внести свой вклад в науку о строении Колумбийского плато. А попутно собрать решающие доказательства, что урановой руды здесь нет и в помине, — выходит, мы ели свой хлеб не даром.
Унылое местечко этот Орегон! Район поисков представлял собой скучную плоскую равнину; повсюду виднелись обнажения черной лавы, а между ними — скудная серая почва с жиденькими кустиками полыни. Летом здесь сушь и жара, зимой земля едва припорошена тощим снежком. А ветры дуют вдоль и поперек и зимой и летом. Во всем Баркере насчитывалась от силы сотня деревянных домишек по пыльным улочкам да еще несколько амбаров за околицей. Местная молодежь ушла на войну или на военные заводы, а старики, казалось, нас просто возненавидели. Нас было двадцать человек, не считая бурильщиков, которые работали по контракту и жили в собственном городке на колесах; мы же, так сказать, оставались с поселком лицом к лицу. Спали мы и ели в строении под названием «Колторп-хауз», на той же улочке, где располагалась наша штаб-квартира. Снабжали нас отдельно от поселка, и для жителей его мы были все равно что завоеватели с Марса.
