— Это папины книги. Ему передал их его отец, а дедушке — прадед. Папа говорил, что они лучше, чем видеоленты, и был прав.
Миссис Кьюберли вспыхнула:
— Мой муж был несколько странным человеком, доктор Хортел. Он хранил эти книги, несмотря на все мои возражения.
Атлетически сложенный доктор подошел к другому шкафу и взял одну из стоявших на полке бутылочек. Из нее он высыпал на ладонь две большие пилюли и проглотил их.
— Сон… книги… не хочет подвергнуться Трансформации… Миссис Кьюберли, дорогая моя, это очень серьезно. Я буду вам признателен, если вы смените психиатра. Видите ли, я очень занят, а ваша проблема весьма специфична. Я советую обратиться в Центральный Купол. Там много прекрасных врачей. До свидания.
Мэри рассматривала свое отражение в зеркальной стене. Сидя на полу, она принимала различные позы и разглядывала себя в профиль, фас, во весь рост, обнаженной, в одежде. Потом она взяла журнал, просмотрела его и вздохнула:
— Ну-ка, зеркальце, скажи…
Слова как-то неуверенно просочились в ее сознание и сорвались с губ. Она вспомнила, что узнала их не из книги. Эти слова говорил отец, «цитировал», по его выражению. Но, однако, это были строчки из книги… «Кто прекрасней всех…»
На туалетном столике стоял портрет матери, и Мэри внимательно в него вгляделась. Она долго смотрела на изящную шею безукоризненной формы. Золотистая кожа, гладкая, без единого пятнышка, без морщин и без возраста. Темно-карие глаза и тонкие дуги бровей, длинные черные ресницы. Черты лица абсолютно симметричны. Равнодушный рот, фиолетовый на золотистом фоне, белые сверкающие зубы. Мать — красивая трансформированная мать. И назад — к зеркалу:
— «…прекрасней всех на свете?..»
Молодая, довольно полная девушка, ни грации, ни ритма линий. Пористая кожа, припухшие веки, красная сыпь на лбу. Бесформенные пряди волос, спускающиеся на бесформенные плечи и бесформенное тело.
Мэри задумалась, стараясь вспомнить, что именно говорили отец и дедушка. Почему они считали Трансформацию вредной и почему она, Мэри, тогда поверила им и полностью с ними согласилась? Хоть она не все поняла, но они были правы. Правы! И когда-нибудь она поймет все до конца.
Миссис Кьюберли громко хлопнула дверью, и Мэри вскочила на ноги.
— Не так уж дорого включать окна. Ты что, даже не хочешь видеть людей?
— Нет. Это мне мешает думать.
— Так вот, Мэри, пора с этим кончать. Ты так огорчила доктора Хортела. Он ведь теперь откажется меня принять, а ты меня ежедневно травмируешь.
Миссис Кьюберли села на диван и аккуратно положила ногу на ногу:
— Почему ты опять лежала на полу?
— Я пыталась заснуть.
— Чтоб я больше этого не слышала! Почему тебе взбрела в голову такая глупость?
— Книги…
— Ты не должна читать эти отвратительные книги.
— Мама…
— В блоке полно видеолент, полным-полно! Каких угодно!
Мэри упрямо выпятила нижнюю губу:
— Но я не хочу смотреть их!
Миссис Кьюберли вскочила с дивана, схватила книги, лежавшие в углу, и те, что стояли в стенном шкафу. Она вынесла их из комнаты и бросила в лифт. Повинуясь кнопке, двери закрылись.
— Я знала, что ты это сделаешь, — медленно произнесла Мэри, — и поэтому почти все хорошие книги я спрятала. Там, где ты их никогда не найдешь!
Она тяжело дышала, сердце ее неистово колотилось.
Миссис Кьюберли прижала к глазам шелковый платочек:
— Не знаю, чем только я это заслужила!
— Что заслужила, мама? Разве я делаю что-нибудь дурное?
Мысли Мэри смешались и текли теперь слабым ручейком.
— Что? — со слезами вскричала миссис Кьюберли, — Что ты сказала? Ты думаешь, мне хочется, чтобы люди показывали на тебя пальцем?
Голос ее внезапно смягчился, в нем зазвучала мольба:
— А ты не передумала, дорогая?
— Нет.
— Ты же знаешь, это совсем не больно. Они только снимают немного кожи и заменяют ее другой, дают таблетки, делают электронные процедуры и еще что-то похожее.
— Нет.
— Если тебя пугает обработка костей, так это же не больно. Делают укол, а когда человек просыпается, его костям уже придана нужная форма с учетом индивидуальности.
— Мне безразлично.
— Но почему же?
— Я нравлюсь себе такой, какая я есть.
— Ты так уродлива, дорогая! Даже доктор Хортел заметил это. А мистер Уилмс на заводе сказал кому-то, что, по его мнению, ты самая некрасивая девушка из всех, которых он видел.
— А папа говорил, что я красивая.
— Ну что ты, милочка! У тебя, правда, неплохие глаза, но…
— Папа говорил, что истинная красота не во внешности человека, а в его душе. Он говорил еще многое другое, и, когда я прочла книги, я поняла, что он прав…
На стене вспыхнула и замерцала лампочка. Миссис Кьюберли нетвердой походкой направилась к шкафу и достала маленькую картонную коробочку:
— Пора завтракать.
Мэри кивнула. Еще один момент, о котором писалось в книгах и не упоминалось в видеолентах. Когда-то, в незапамятные времена, завтрак, судя по всему, был каким-то особенным, во всяком случае иным, чем теперь… В книгах описывалось, как люди наполняли рот различными веществами и пережевывали их, получая от этого удовольствие. Удивительно…
— Собирайся-ка ты на работу.
— Хорошо, мама.
В проектном бюро было тихо и полностью отсутствовали тени. Светились стены, и все письменные столы и чертежные доски одинаково освещались со всех сторон. Было ни жарко, ни холодно.
Мэри твердо держала линейку, и перо легко скользило вдоль ее металлического края. Только что нанесенные черные линии были тонки и аккуратны. Она склонила голову набок и сравнила чертеж, над которым работала, с лежавшими рядом записями.
Из-за стола, расположенного в другом конце помещения, встал высокий мужчина и направился по проходу к Мэри. Он принялся рассматривать ее работу, то и дело переводя взгляд с чертежа на ее лицо.
Мэри взглянула на него.
— Хорошо сделано, — произнес мужчина.
— Спасибо, мистер Уилмс.
— Скажи, детка, у тебя найдется свободное время?
— Да, сэр.
— Пройдем-ка в кабинет Мэлинсона.
Статный, красивый мужчина привел ее в уютную комнату. Он указал ей на стул, а сам сел на край письменного стола.
— Детка, я не из тех, кто начинает издалека. Тут недавно завернул ко мне один человек и стал
