остановит.
— Успокойся, — сказал церемониймейстер, закуривая сигарету. — Сядь. Хорошо, я признаю, что ты меня несколько обескуражил. Но это ничего не меняет. Я действительно нахожусь в студии, но она очень хорошо замаскирована, и никто в мире не догадается, где она оборудована. Поэтому весь твой гнев ничего не может изменить. Так что успокойся немного, и ты поймешь, что я имею в виду. Пой, Конни!
Певица с угрюмым лицом вышла на этот раз одетая школьницей — в свитере и короткой юбочке. Ожидая, пока заиграет музыка, она переминалась на одной ноге, изображая невинность. Мистер Ордз закричал:
— И ее я слушать не собираюсь.
— Кто сказал? — спросил церемониймейстер, в панике приподнимаясь со стула. — Вот не было заботы. На этом проклятом телевидении ничего нельзя держать в секрете. Ну, хорошо, ты можешь выбирать из трех номеров. «Эльбайя» — танцоры в стиле фламенко, жонглеры из «Труппы Орсона» и «Акробаторама Алонсо».
— Я посмотрю «Акробатораму», — сказал мистер Ордз и еще раз погрозил телевизору кулаком. — Но это не значит, что я соглашаюсь участвовать в этом идиотизме или больше не собираюсь с тобой расквитаться. Просто мне нравятся акробаты, и я никогда не отказываюсь их посмотреть. А потом, после твоих дурацких новостей, пойду спать.
Мистер Ордз уселся в кресло и стал смотреть выступление акробатов, которые несколько раз выходили на «бис».
Перед камерой снова появился церемониймейстер. Он сменил костюм ряженого на клубный пиджак и курил сигарету.
— Ладно, сейчас перейдем прямо к новостям. Я действительно немного обескуражен, не стану отрицать. Уж не думаешь ли ты, что всю эту неделю я занимаюсь тем, чем хотел бы? Просто мне необходимо получить этого чертова спонсора и убраться отсюда. На сегодня все, остается только обзор катастроф. Ты мне нравишься больше, чем я ожидал, поэтому я договорился о том, чтобы добавить спортивные новости. Сейчас будет сюжет о футбольной команде. Все до единого игроки разбились на автобусе в Нью-Мексико. Тоже спорт в некотором роде.
На следующий день мистер Ордз обратился к врачу с жалобой на боли в желудке.
— Не знаю, реальная это боль или мне только кажется, — сказал он доктору.
— Можете вы ее описать? — спросил доктор.
— В центре красноватая, серая по краям и никак не проходит.
— Может быть, пройдет сама по себе, — сказал доктор. — Если она станет синей, дайте мне знать. Я приду и избавлю вас от нее.
— Вы шутите? — спросил мистер Ордз.
— Я врач, — ответил доктор.
Вечером мистер Ордз задержался в городе, чтобы посмотреть иностранный фильм о том, как на козьей ферме взбесились все животные. После фильма он вышел в холл кинотеатра, где оказался наедине с включенным телевизором. Его церемониймейстер был одет в испанский карнавальный костюм.
— Я ожидал этого, — сказал церемониймейстер, — что ты попытаешься заглянуть под бинты. Если бы какой-то доктор сказал: «От этого зависит ваша жизнь», ты все равно должен был бы взглянуть хоть одним глазом. Я знал, что сегодня вечером ты уйдешь подальше от своего телевизора. Но я также знал, что ты не удержишься от того, чтобы посмотреть какой-нибудь другой телевизор. Поэтому можешь забыть о том, что я сказал тебе вчера насчет того, что был обескуражен. Я знаю только одно: мне нужен спонсор, иначе я никуда не попаду. Если бы я мог протянуть руку и перерезать тебе глотку, я бы сделал это не моргнув глазом. А так мне придется крутить тебе хвост, пока ты сам не захочешь подохнуть. Кстати, выдам тебе одну подробность. Исследовательская группа доложила мне, что ты сегодня вечером будешь здесь. И я добился того, что меня выпустили в эфир раньше обычного. Когда вернешься домой, сможешь уже в два часа посмотреть свои катастрофы. А сейчас для тебя «Акробаторама». Если же кто-нибудь зайдет в холл, то мы переключимся на обычную программу.
После того как акробаты Алонсо третий раз исполнили свой номер на «бис», мистер Ордз поехал на электричке домой. Во время поездки он вышел через тамбур из вагона, встал на буфер и, держась одной рукой за поручень, опустил вниз одну ногу. Но потом он вернулся в вагон и поехал домой — смотреть назначенные на два часа катастрофы.
На следующий вечер, в пятницу, миссис Ордз присоединилась к сидящему перед телевизором мистеру Ордзу и начала осыпать его нос страстными поцелуями.
— Я взорвусь, — проворковала она и, действительно, ее грудь вздымалась самым опасным образом. — Предупреждаю тебя — я взорвусь прямо здесь, а ведь у нас окна без ставен.
— Остынь немного, — взмолился мистер Ордз. — Я тебе редко что-нибудь рассказываю, но об этом расскажу.
И он поведал ей историю о секретном канале и угрозах церемониймейстера. Но она только сидела, раскачиваясь, с закрытыми глазами, а потом прошептала:
— Ты произносишь слова, но я слышу только звериное рычание. Укроти меня, мой повелитель. Укроти меня, иначе я взорвусь на глазах у всего света.
— Я не могу ни до кого достучаться, потому что слишком нервничаю, — вздохнул мистер Ордз. — Мне бы только по-настоящему разозлиться, и все услышали бы меня как следует.
— Дикий, — проговорила она сквозь сжатые зубы. — Ты дикий, как ветер.
— Я бы очень хотел, чтобы ты поостыла, — сказал мистер Ордз, но от его жены было не так-то просто избавиться. В конце концов он понес ее грузное тело наверх и вернулся вниз в два тридцать ночи.
Мрачная певица сказала ему:
— Он просил меня передать, что простудился, но завтра вечером будет во что бы то ни стало. Кстати, я не знаю, как его зовут. Он сказал, что у него не было времени найти себе замену, поэтому ты можешь просто идти спать, если, конечно, не хочешь послушать мое пение.
— Нет, — сказал мистер Ордз. — Мне наплевать, что вы там делаете. Я в ваших затеях не участвую. Мне просто любопытно, как далеко это зайдет.
— Ах, да, ты тот, который хотел смотреть только акробатов. Ты думаешь, я стала бы участвовать в этом вонючем шоу, если бы у меня была другая работа? Но я так считаю: лучше показаться публике один раз, чем ни разу. Может быть, обзаведусь связями. Я еще прирабатываю фотомоделью. Сегодня теленовостей не будет. Раз ты не хочешь, чтобы я тебе спела, то еще успею на фотосъемки. Кстати, для порнухи я не снимаюсь.
Утром мистер Ордз вызвал свою секретаршу и сказал ей:
— Все мои сбережения в облигациях военного займа, акциях и наличности. Всего около шести тысяч долларов. И я хочу, чтобы моя жена их получила.
— Так отдайте ей сами, — сказала девица. — Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Я хочу сказать, что все это должно достаться ей, если со мной что-нибудь случится.
— Вы себя плохо чувствуете, мистер Ордз? — спросила секретарша. — Тогда вам нужно оформить завещание. Если вы просто кому-то это говорите, то это ничего не значит.
— Ни с какими завещаниями я не собираюсь возиться. Я просто вам сказал, чтобы вы знали.
— Но я не могу выступать в каком-то официальном качестве, — запротестовала девушка.
— Не спорьте со мной. Ваше дело просто знать.
Шоу в эту ночь началось гораздо позднее обычного. Церемониймейстер был одет в робу заключенного и непрерывно сморкался.
— Это была простуда. Раньше я болел не реже одного раза за зиму. По-видимому, подвержен и сейчас. Ну, да ладно. Было бы нечестно не признать, что у меня закрались сомнения: а вдруг твое сердце не остановится, и я окажусь без спонсора. Однако исследовательская группа доложила о твоих болях в желудке, и мне, естественно, полегчало. Ты на верном пути. Сегодня вечером я окончу твою жизнь, Ордз. А сейчас я предлагаю тебе нечто вроде последней сигареты. Я осточертел тебе, а ты осточертел мне. Если ты сейчас пойдешь наверх и выпьешь пузырек с йодом, тебе не придется высиживать сегодняшнее нудное шоу. Как тебе мое предложение?
Мистер Ордз уронил припасенные на вечер бутерброды с сыром и сказал:
