проститутками? И приводились ошеломляющие цифры опросов…)
Но все это еще полбеды. Самое страшное начинается тогда, когда постепенно стирается, размывается представление о норме. Конечно, в наш либеральный век нелегко провести такую уж четкую границу между нормой и патологией, между пороком и добродетелью. Процессы диффузии, знакомые нам еще со школьной скамьи, вполне переносимы и на сферу морали. Но говорить, что границ вовсе не существует, что у каждого своя мораль, что и норма-то — понятие весьма спорное и относительное («Покажите мне, где она, ваша норма?» — характерная полемическая реплика), — это, может быть, очень демократично, но и очень безответственно, ибо взрывоопасно. Все равно как курить на бензоколонке.
Чем чревато утверждение, прозвучавшее из уст психотерапевта в фильме «Кое-что об Амелии»? Обращаясь к отцу, который два года сожительствовал с дочерью, человек в белом халате безапелляционно заявляет (вероятно, чтобы ободрить своего пациента):
— Нет такого отца, которому бы не приходили в голову мысли об инцесте.
А у телевизора сидят отцы, много отцов. И, скорее всего, до просмотра фильма мало кому из них приходила в голову подобная мысль. А тут, если уж специалист сказал… Ему виднее. На то он и специалист. Хочешь — не хочешь, а задумаешься. Пороешься в глубинах своего подсознания, Фрейда вспомнишь с его пансексуальностью, вспомнишь и как дочку любил купать, когда она была маленькая. И как прижимал к груди, укачивая. Только ли ее успокаивал? А может… И ведь по дремучести своей думал, что это чистое отцовское чувство! А на самом деле, видно, боялся себе признаться. Подавлял, вытеснял…
И уже не только в общественное сознание, а и в сознание каждого отдельного человека запускается мысль о том, что и в нем подспудно живет тяга к запредельному пороку. И это нормально.
А тут еще статистика подтверждает. Мало того, что практически все об этом думают, но уже каждый четвертый (в лучшем случае — пятый) перешел к делу!
И процесс идет дальше. Да, эта статистика, разумеется, подается под знаком патологии. Но цифры-то говорят совсем другое! Если 25%, то есть четверть всех молодых женщин в детстве подвергались сексуальному эбьюзу, то это уже не патология, а новая норма.
Сознание пока еще не может с этим примириться, но уже делает шаг навстречу. За инцест, который во все времена считался одним из самых страшных преступлений, виновному сегодня вовсе не обязательно полагается уголовная кара. Альтернатива тюрьме есть! Это… курс занятий с психотерапевтом. Причем на первый план выходит вроде благородная задача — сохранение семьи. Той самой, где все это произошло. И вот через полгода семья в полном составе вновь собирается у камелька для безоблачной счастливой жизни: отец, который, находясь в здравом уме и твердой памяти, несколько лет подряд день за днем растлевал свою дочь, жена, которой муж изменял не с кем-нибудь на стороне, а с их общим ребенком; этот ребенок, у которого, если говорить серьезно, с раннего возраста и на всю жизнь непоправимо искажена картина мира; и остальные дети (если они есть), которые, разумеется, в курсе произошедшего, то есть прекрасно знают, что их папа, самый лучший папа на свете, спал с их сестрой. Этакая идиллия после Содома!
Все равно, как убийцу, зарезавшего своего ребенка, малость подлечить, разобрать на сеансе групповой психотерапии, какие бессознательные механизмы лежали в основе этого неблаговидного поступка, что было вытеснено, что сублимировано, как при этом страдало либидо, — и запустить, обратно в ту же семью. И считать, что это и есть оптимальный способ решения серьезных социальных проблем.
Чувствуете разницу? Хотя формально не придерешься. Смотрите: проблема сожительства взрослых и детей, проблема адаптации эмигрантов, проблема безработицы, проблема загрязнения окружающей среды, проблема творческого самовыражения. И еще много-много других, столь же или почти столь же серьезных проблем.
Ну, а как известно, где проблема, там и поиски решения. А где есть решение, там автоматически снимается трагедийный накал, ибо трагедия — это неразрешимость (во всяком случае, в пределах жизни земной). А раз нет трагической глубины, трагического пространства, то и чувства, соответственно, мельчают и уплощаются. И запредельно страшное перестает быть запредельным. И уже вроде бы не такое страшное. И уже не «быть или не быть?», а «что делать?». А раз «что делать?», то какова последовательность действий? С чего начать? Что выделить как главное? А вот это уже большой вопрос. Однородные члены предложения, они, знаете ли, могут поменяться местами. Сегодня одна проблема выступает на первый план, завтра иная. И, конечно же, немало зависит от индивидуального восприятия.
Помните, что сделал царь Эдип, когда узнал, что невольно вступил в кровосмесительный союз с собственной матерью? Он отказался от престола, бежал из Фив и, не дожидаясь кары богов, покарал себя сам — выколол себе глаза. Но это, как принято теперь говорить, его проблемы.
Перед героиней романа Вудса «Под озером», явно претендующего на незаурядный психологизм, в аналогичной ситуации встают проблемы, более актуальные и для сегодняшнего дня, и для данной личности. Журналистка Скотти Макдональд ведет независимое расследование, в результате которого выясняется, что главный преступник — это местный шериф. У Скотти — а она девушка горячая — возникает с ним мимолетная сексуальная близость. Что, впрочем, нисколько не вредит независимости ее следовательской и журналистской работы. Кульминационная точка в развитии сюжета — когда Скотти узнает, что шериф на самом деле ее родной отец. Журналистка потрясена. Но что больше всего волнует современную мисс Эдип? Что вызвало самые сильные эмоции, бурный поток слов? «Проблема инцеста»? Ну, в общем, нельзя сказать, что она осталась совсем незамеченной.
— Честное слово, мне очень жаль, Скотти, — сказал Бо, — но я просто не знал… (Имеется в виду: не знал, что она его дочь —
— Я верю, Бо, — кивнула Скотти, — и постараюсь взять себя в руки.
Из прелестных глаз дочери выкатывается несколько слезинок, но уже через пару минут эти вполне зрячие глаза по-прежнему остро и оптимистично смотрели на мир. Никаких эдиповых комплексов!
Гораздо больше Скотти волнует другое. Тут находятся и слова отчаяния, и восклицательные знаки. Это проблема профессионализма, а она, в свою очередь, предусматривает журналистскую объективность.
— Журналист обязан быть объективным и отстраненно воспринимать события! (Это она имеет в виду, что дочерние чувства могут ей помешать — все ж таки родная кровинка! — написать правду о преступной деятельности шерифа. Забегая вперед, скажем, что не помешали, —
«Вы еще пожалейте, что дыбу отменили! — возмутится оппонент. — Слава Богу, что сейчас и человек, и общество в целом стали легче ко всему относиться. А вы все варварство оплакиваете. Смягчение нравов свидетельствует как раз о развитии культуры. В том числе и сексуальной».
Что ж, вопрос интересный. Даже отчасти философский. И спорный. В каких-то случаях смягчение нравов — это свидетельство развития культуры, а в каких-то — совсем наоборот. Вот что говорит крупнейший западный этнолог и культуролог XX столетия Клод Леви-Стросс, изучивший множество самых разных, в том числе и архаических культур: «Запрещение инцеста —
Нет, западное общество пока не отменило запрет на инцест. Напротив, принимается много конкретных мер, создаются специальные службы, пишутся инструкции, снимаются фильмы, ставятся спектакли… Но иx создатели (и, конечно, потребители) попадают в ловушку. Вот уж где на редкость уместно вспомнить, чем вымощена дорога в ад! Широкое приобщение всех от мала до велика к обсуждению строго табуированных тем (когда, например, даже шестилетняя девочка из фильма об Амелии бросает своей старшей сестре упрек: «Почему ты сразу не отказала отцу?!» или уже в реальной жизни — американские школьники спрашивают совершенно незнакомого русского профессора, пришедшего к ним в класс: «Как вы относитесь к проблеме эбьюза и сексуальной защиты?») — это отнюдь не безобидные игры с коллективным бессознательным.
«Не будите спящую собаку», — предупреждает английская пословица. Русская звучит еще более определенно: «Не буди лиха, пока лихо спит». Впускать в сознание, упрощать и рационализировать
