песню, она подойдет к нему. Он решил помочь ей и, когда официант пробегал мимо, крикнул:
- Еще один бокал!
Зульфия поняла и приняла приглашение. Спустившись с эстрады, она пошла прямо к Гаджи. Она шла, улыбаясь, всем своим видом показывая, как желанна и радостна ей эта встреча. И это было действительно так, потому что ей приглянулся этот стройный черноволосый парень. И меньше всего она думала в тот момент о Вильке, и его задании, и о том, что она должна ждать посланца.
Гаджи поднялся, приглашая ее сесть.
- Давно в наших краях? - спросила Зульфия.
- Пять минут, как вошел сюда, - он пристально посмотрел на Зульфию и в задумчивости сказал:
- Какое фиолетовое небо!
- Как глаза Дульцинеи, - ответила певица. Ей стало не по себе от того, что парень, приглянувшийся ей, оказался как раз тем человеком, которого она должна была ждать.
- ...и ваши, - продолжал Гаджи.
Она улыбнулась деланной улыбкой.
- Вы поэт. А я думала, только...
Она еще не знала, как отнесется Гаджи к слову 'шпион' - с гордостью или рассердится, - а потому оборвала себя на полуфразе и начала другую:
- ...Впрочем, изголодались по женскому обществу. Там не баловали такой роскошью?
- Нет. Но и я не стремился.
- Скажете, что ждали принцессу?
- Скажу... Ждал вас.
Наступила пауза. Гаджи показалось, что Зульфия немного смутилась. А может, она захотела поверить в эти слова.
- У принцессы есть хрустальный замок, куда она повезет меня на ковре-самолете?
Она отпила немного вина.
- Мне пора. Переночуете здесь. Завтра я приеду за вами.
Раздались хлопки - Зульфия быстро шла к эстраде. Походка у нее была вызывающей, даже чуть нагловатой.
Гаджи смотрел ей вслед до тех пор, пока внимание его не отвлекли двое за соседним столиком. Один из них говорил настолько громко, что Гаджи невольно стал следить за его монологом, совершенно отключившись от зала, от музыки, от новой песни, которую начала Зульфия.
- Пять тысяч тонн хлопка - это немало. Покупатель должен быть солидным. Мне рекомендовали одного, в Гамбурге. Коммерция у него по совместительству. Вообще - гестапо. Сторговались быстро. Он пригласил на ужин. Роскошная вилла. За столом прислуживал англичанин. Сбитый летчик. Не понимаю психологии таких. Этот - бомбы на его Лондон, тот - котлеты к его столу.
- У него нет другого выхода.
- Чтобы из льва превратиться в пресмыкающееся? Он был мерзок. Не потому, что пленен, а потому, что задрал кверху лапы. Продал себя, семью, страну... Что он скажет потом, после войны, своим детям?
Гаджи слушал, и неотступная дума о том, что говорят о нем сыну, не покидала его. Он вспомнил Гордеева, и Ненарокова, и еще того кавказца с топором, представляя, что они говорили бы Тофику.
51
Семиместный 'майбах' с багажником, выпирающим словно сундук, мчался по горной серпентине. Скорость его была так велика, что из-под колес летела галька, поднимались облака песка и пыли, и долго-долго в воздухе висел тяжелый шлейф.
Зульфия гнала машину вовсе не потому, что это было необходимо. Искала выхода безудержная лихость, охватившая ее. Тому были причины. Во-первых, Гаджи ей очень нравился, а во-вторых, в ней все время проявлялось желание хоть в чем-то не подчиниться Вильке - в минуты, неподвластные его контролю, оставаться самой собой - со своими чувствами и страстями.
- Просили передать, что пока будете жить здесь, - сказала певица. - Потом отправитесь в Баку.
- Спасибо.
Она достала из сумочки банковский чек.
- Я покажу вам, где получить деньги. Надо обзаводиться знакомыми. Работать с ними - искать, кто пойдет с вами туда. Тут много...
- ...Разной сволочи?
- А хорошие люди разве берутся за такие дела?.. Знаете, есть такая пословица: 'В чужом глазу пылинка видна - в своем и бревна не сыщешь'.
- Кажется, есть, - задумчиво подтвердил Гаджи.
С гор открывался вид на ярко освещенный вечерний город. Зульфия по-прежнему гнала машину, не снижая скорости.
52
Европа бесцеремонно вторгалась на Восток: архитектура города свидетельствовала об этом. Новые здания с быстроходными лифтами, искусственным климатом, балконами, протянувшимися вдоль фронтонов, высились на центральных улицах. Гигантские универсальные магазины загоняли маленькие лавчонки в узенькие переулки и тупички. Немецкая, английская, французская речь слышалась почти так же часто, как гортанные мелодии восточных языков. И уж совсем редко здесь, в центре, можно было встретить мужчину в пестром халате или женщину в парандже.
Главная улица города была сегодня такой, как всегда, с неторопливым движением прохожих, с мягким шумом легковых автомобилей, с заторами транспорта на дальнем перекрестке. Там Восток и Запад вступали в характерный конфликт, и современные машины неистово гудели, требуя освободить дорогу от бесконечного потока людей, торопящихся на базар, и повозок, запряженных осликами.
Гаджи бродил по городу с упорством экскурсанта, любознательного, дотошного, всеядного в стремлении узнавать и видеть. Казалось, у него одна цель - любоваться городом.
Но так только казалось. Целеустремленно он шел к маленькому кафе, хозяин которого вынес столики прямо на тротуар, прикрыв их от солнца полосатыми маркизами. Гаджи сел за один, взял газеты. Здесь он должен был ждать появления машины с двумя чертиками.
Он не знал, как произойдет эта встреча и кто окажется звеном, которое будет теперь связывать его с домом, с Лавровым, с жизнью, которая где-то там, далеко-далеко, и к которой он будет стремиться до тех пор, пока жив.
Он напряженно ждал встречи. Расслабленная поза, небрежный жест, которым подозвал официанта, - все это было лишь средство скрыть напряжение.
53
Германское посольство занимало роскошный, хоть и несколько странный особняк, в архитектуре которого преобладала готика, придавая зданию вид не столько строгий, сколько угрюмый.
Четвертый этаж - это были мансарды, и вход туда вел отдельный, со двора занимали комнаты посольских работников. Здесь в маленькой - вся на ладони квартирке жила Анна Мария Бюргер.
У Анны Марии было хобби - она сочиняла стихи. Сидя в кресле, подобрав под себя ноги и положив на колени блокнот, Анна Мария что-то писала. Работала она увлеченно, так, что музыка из огромного 'Телефункена', забиваемая руладами морзянки, не мешала ей. Наоборот, когда морзянка пропадала, она подстраивала приемник - можно было подумать, что точки-тире-точки задают ритм ее стихам, как метроном задает его пианисту. Ровные строчки ложились на белый лист.
Вершины гор далеко от дома любимой,
Но километры не определяют расстояние,
Можно идти, можно бежать, ехать можно и можно летать.
И если поступишь именно так - пять раз
отправляясь к ней,
Поймешь, что дело не в километрах - в твоем
стремлении.
Приемник стал работать чище, морзянка перестала глушить музыку. Анна Мария еще раз покрутила ручку настройки: ритм стиха ей больше не задавался. Она поднялась из кресла, подошла к полочке с книгами, взяла томик Гёте. Вернувшись на прежнее место, стала перелистывать книгу и внимательно вчитываться в стихи на листке блокнота.
Строчки о любимой и расстояниях, которые измеряются лишь жаждой встречи, трансформировались, превращались совсем в другой текст: 'Сегодня в восемнадцать часов в ранее обусловленном кафе обязательно встретьтесь с новичком. Узнает по чертикам в машине. В крайнем случае разыщите через
