возможным.
— Почему вы подчеркнули, что до войны?
— Потому что я убежден, читал. Он увидел Миронова, очевидно, в гестапо при допросах, на которых смог присутствовать. Он понял, что этот человек обладает сильной волей и твердыми убеждениями. Я знаю психологию ученых, подобных Фаулеру. Ему захотелось проверить на
— Значит, вы полагаете, что при расстреле всё же были гестаповцы? — спросил Круглов.
Афонин невольно улыбнулся. В голосе Круглова прозвучало глубокое разочарование. Ведь он был убежден, что там не было сотрудников гестапо.
— Конечно, — ответил Снегирев. — Кто же еще мог там быть?
— Странно всё-таки, что гестаповцы с таким доверием отнеслись к Фаулеру.
— Что вы имеете в виду?
— Надо быть очень уверенным в силе гипнотизера, чтобы спокойно стоять безоружным перед лицом вооруженною автоматом партизана. Ведь он мог пустить очередь и них самих.
— Видимо, они были вполне убеждены, — сказал профессор, но Афонин заметил, что тень сомнения пробежала по его лицу и фраза прозвучала совсем не уверенно…
На следующее утро капитан Афонин присутствовал на допросе человека, которого профессор Снегирев называл Эдуардом Фаулером, но который был известен до сих пор под именами Фехтенберга и Стимсона.
…Накануне вечером Круглов вызвал Афонина к себе и сообщил ему, что следственные органы Советского Союза не располагают никакими сведениями, компрометирующими Фехтенберга, кроме всё того же «дела Михайлова — Миронова».
— Если он сумеет доказать, что спас пятнадцать приговоренных к расстрелу, а это и для нас несомненно, то его не в чем будет обвинить. Он канадец, и если служил немцам, то это относится к ведению канадских властей.
— Вы хотите сказать, что мы задержали его незаконно? — спросил Афонин.
— О нет! Он задержан не как Фехтенберг, а как Стимсон, человек, вошедший в номер гостиницы, занимаемый Михайловым, передавший ему пистолет «вальтер» и заставивший его покончить самоубийством с помощью внушении.
— Это еще надо доказать.
— Вот именно. И в этом нам должен помочь профессор Снегирев.
— Внушением говорить правду?
— Такие методы допроса запрещены законом. Ты сам знаешь. Кстати, профессор убежден, что Фаулер скажет правду.
— Он говорил это?
— Да. И я почему-то верю.
— Видимо, потому, — сказал Афонин, — что Фаулер не попытался заставить себя отпустить на границе.
— Отчасти поэтому. Он уверен, что ему ничто не грозит.
— Вы сказали «отчасти». Какие еще основания думать, что Фаулер скажет нам правду?
— Только характеристика, данная ему Снегиревым. Фаулер — ученый, глубоко преданный науке, хотя и во многом заблуждающийся. Таким людям лгать не свойственно…
Капитан Афонин представлял себе Фехтенберга — Стимсона — Фаулера совсем по таким, каким он оказался на самом деле. Ему казалось — почему, он и сам не знал, — что человек, обладающий такой силой, должен быть и физически могучим. И когда в сопровождении майора Дементьева в кабинет Круглова вошел задержанный, Афонин был разочарован.
Фаулер был низеньким толстым человеком лет сорока. Лысая голова его, окруженная венчиком рано поседевших волос, походила на тыкву. Круглая, лоснящаяся. Глаза с синеватым оттенком не имели в себе ничего «гипнотического». Он выглядел добродушным.
— Садитесь! — сказал Круглов.
Кроме него в кабинете находились профессор Снегирев и три бывших партизана, имевшие близкое отношение к истории Миронова — Михайлова, — Иванов, Нестеров и Лозовой.
И, конечно, Дементьев и Афонин.
Фаулер спокойно сел.
— Я к вашим услугам, — сказал он на довольно чистом русском языке.
— Будем вести беседу по-русски или по-английски? — спросил полковник.
Афонин обратил внимание, что его начальник не сказал «допрос».
— Мне всё равно, — ответил Фаулер. — Я говорю по-русски.
— В таком случае приступим. Итак, господин Фаулер…
— Моя фамилия Стимсон.
— Насколько я знаю, это псевдоним. В действительности вы Эдуард Фаулер.
— А кто вам это сказал?
— Я! — ответил Снегирев.
— Можно узнать, кто вы такой?
Снегирев назвал себя.
— Слышал! — сказал Фаулер. — Допустим, что вы правы. Что из этого?
— Просто мы хотим установить истину, — сказал Круглов. — Прошу вас рассказать, при каких обстоятельствах вы оказались у фашистов под фамилией Фехтенберг, где и когда увидели партизана Миронова и для чего заставили его расстрелять советских людей?
— Отвечаю по порядку заданных вопросов. Как и зачем я оказался в немецкой армии под фамилией Фехтенберг и что я там делал, вернее, для чего был туда направлен, вам могут сообщить руководители разведки канадской армии или английской. Если, разумеется, сочтут нужным это сделать. Я не имею права говорить об этом.
— Вы намекаете на особое задание?
— Я отвечаю на ваши вопросы, — сухо сказал Фаулер. — Могу прибавить и доказать, что пробыл в немецкой армии очень недолго. Причиной явился как раз Миронов. Случившееся с ним так на меня повлияло, что я сразу вернулся в Берлин. Но после того, как помог Миронову бежать к партизанам и убедился, что он находится в безопасности.
— Вы и сами у них были, — как бы между прочим заметил Круглов.
— Только потому, что так сложились обстоятельства. Рассказывать о них долго, да вам это и неинтересно. Я быстро покинул партизан. И на следующий день уехал из армии.
— Почему именно в Берлин?
— Странный вопрос! Потому что у меня были дела в Германии, и я считался на их службе.
— Пожалуйста, продолжайте!
— Вы спрашиваете, как я познакомился с Мироновым? Отвечаю. Увидел его в гестапо на допросе. Был поражен силой воли этого человека и решил его спасти.
— Каким путем?
Фаулер бросил взгляд на Снегирева.
— Видимо, — сказал он, — вы уже сами всё знаете. Но всё равно. У меня был только один способ спасти Миронова от пыток и казни. А заодно и кое-что проверить…
— Возможности вашего усилителя, — вставил Снегирев.
— Вот как! Вы и это знаете. Ну что ж! Да! Хотел бы я посмотреть, как бы вы сами поступили на моем месте.
— Как бы поступил на вашем месте профессор Снегирев, ее имеет значения, — сказал Круглов. — Нас интересует, как поступили вы.
— Я полагаю, что это вам уже известно.
— Желательно уточнить.
