довольно того, что я ношу королевское имя, уж не взыщи, если я не могу пришлепнуть к нему на конце пригоршню деревенского навоза с громким названием.
И, отпустив мне эту колкость, словно речь шла о предмете первостепенной важности, он принялся обследовать нашу крепость.
Кормовая рубка была построена очень прочно, с таким расчетом, чтобы выдержать удары волн. Из пяти прорезанных в ней отверстий только верхний люк и обе двери были достаточно широки для человека. Двери к тому же наглухо задвигались: толстые, дубовые, они ходили взад и вперед по пазам и были снабжены крючками, чтобы по мере надобности держать их открытыми или закрытыми. Ту, что стояла сейчас закрытой, я запер на крюки, но когда двинулся "к другой, Алан меня остановил.
— Дэвид… — сказал он. — Что-то не держится у меня в голове название твоих земельных владений, так уж я возьму на себя смелость говорить тебе просто Дэвид… Самое выигрышное условие моего оборонительного плана — оставить эту дверь открытой.
— Закрытой она будет еще выигрышнее, — сказал я.
— Да нет же, Дэвид. Пойми, лицо у меня одно. Пока эта дверь открыта, и я стою к ней лицом, большая часть противников будет прямо передо мной, а это для меня выгодней всего.
Он дал мне кортик — их было несколько на стойке, помимо ружей и пистолетов, и Алан придирчиво выбрал один, покачивая головой и приговаривая, что в жизни не видывал такого скверного оружия. Затем он усадил меня за стол с пороховым рогом и мешочком, набитым пулями, и, свалив передо мной пистолеты, велел заряжать все подряд.
— Для прирожденного дворянина, позволь заметить, это будет получше занятие, чем выскребать миски и подавать выпивку просмоленной матросне.
Потом он встал посреди рубки лицом к двери и, обнажив свою длинную шпагу, попробовал, хватит ли места, чтобы ею управляться.
— Придется работать только острием, — сказал он, вновь качая головой.
— А жаль, тут не блеснешь, у меня как раз талант к верхней позитуре. Ну, хорошо. Ты продолжай заряжать пистолеты да слушай, что я буду говорить.
Я сказал, что готов слушать. Волнение теснило мне грудь, во рту пересохло, в глазах потемнело; от одной мысли о том, какая орава скоро ворвется сюда и обрушится на нас, екало сердце и почему-то не выходило из головы море, чей плеск я слышал за бортом брига и куда, наверное, еще до рассвета бросят мое бездыханное тело.
— Прежде всего, сколько у нас противников? — спросил Алан.
Я стал считать, но у меня так скакали и путались мысли, что пришлось пересчитывать заново.
— Пятнадцать.
Алан присвистнул.
— Ладно, — сказал он, — с этим ничего не поделаешь. Теперь слушай. Мое дело оборонять дверь, здесь, я предвижу, схватка будет самой жаркой. В ней твое участие не требуется. Да смотри, не стреляй в эту сторону, разве что меня свалят с ног. По мне лучше десять недругов впереди, чем один союзничек вроде тебя, который палит из пистолета прямо мне в спину.
Я сказал, что я и вправду не бог весть какой стрелок.
— Смело сказано! — воскликнул он, в восторге от моего прямодушия. — Не каждый благородный дворянин отважится на такое признание.
— Но как быть с той дверью, что позади вас, сэр? — сказал я. — Вдруг они попробуют ее взломать?
— А вот это уж будет твоя забота, — сказал он. — Как только кончишь заряжать пистолеты, влезешь вон на ту койку, откуда видно в окно. Если кто-нибудь хоть пальцем тронет дверь, стреляй. Но это еще не все. Сейчас узнаем, какой из тебя выйдет солдат. Что еще тебе надо охранять?
— Люк, — ответил я. — Но, право, — мистер Стюарт, чтобы охранять и то и другое, мне потребуется еще пара глаз на затылке, ведь когда я лицом к люку, я спиной к окну.
— Очень верное наблюдение, — сказал Алан. — Ну, а уши у тебя имеются?
— Правда! — воскликнул я. — Я услышу, если разобьется стекло!
— Вижу в тебе зачатки здравого смысла, — мрачно заключил Алан.
ГЛАВА X
ОСАДА РУБКИ
Между тем время затишья было на исходе. У тех, кто ждал меня на палубе, истощилось терпение: не успел Алан договорить, как в дверях появился капитан.
— Стой! — крикнул Алан, направляя на него шпагу.
Капитан, точно, остановился, но не переменился в лице и не отступил ни на шаг.
— Обнаженная шпага? — сказал он. — Странная плата за гостеприимство.
— Вы хорошо меня видите? — сказал Алан. — Я из рода королей, я ношу королевское имя. У меня на гербе — дуб. А шпагу мою вам видно? Она снесла головы стольким вигамурам, что у вас пальцев на ногах не хватит, чтобы сосчитать. Созывайте же на подмогу ваш сброд, сэр, и нападайте! Чем раньше завяжется схватка, тем скорей вы отведаете вкус вот этой стали!
Алану капитан ничего не ответил, мне же метнул убийственный взгляд.
— Дэвид, — сказал он. — Я тебе это припомню.
От звука его голоса у меня мороз прошел по коже.
В следующее мгновение он исчез.
— Ну, — сказал Алан, — держись и не теряй головы: сейчас будет драка. Он выхватил кинжал, чтобы держать его в левой руке на случай, если
кто-нибудь попробует проскочить под занесенной шпагой. Я же, набрав охапку пистолетов, взобрался на койку и с замирающим сердцем отворил оконце, через которое мне предстояло вести наблюдение. Отсюда виден был лишь небольшой кусочек палубы, но для нашей цели этого было довольно. Море совсем успокоилось, а ветер дул все в том же направлении, паруса не брали его, и на бриге воцарилась мертвая тишина, но я мог бы побожиться, что различаю в ней приглушенный ропот голосов. Еще немного спустя до меня донесся лязг стали, и я понял, что в неприятельском стане раздают кортики и один уронили на палубу; потом снова наступила тишина.
Не знаю, было ли мне, что называется, страшно, только сердце у меня колотилось, как у малой пичуги, короткими, частыми ударами, и глаза застилало пеленой; я упорно тер их, чтобы ее прогнать, а она так же упорно возвращалась. Надежды у меня не было никакой, только мрачное отчаяние да какая-то злость на весь мир, вселявшая в меня ожесточенное желание продать свою жизнь как можно дороже. Помню, я пробовал молиться, но мысли мои по-прежнему скакали словно взапуски, обгоняя друг друга и мешая сосредоточиться. Больше всего мне хотелось, чтобы все уже поскорей началось, а там — будь что будет.
И все-таки, когда этот миг настал, он поразил меня своей внезапностью: стремительный топот ног, рев голосов, воинственный клич Алана и тут же следом — звуки ударов и чей-то возглас, словно от боли. Я оглянулся и увидел, что в дверях Алан скрестил клинки с мистером Шуаном.
— Это он убил того мальчика! — крикнул я.
— Следить за окном! — отозвался Алан и, уже отворачиваясь, я увидел, как его шпага вонзилась в тело старшего помощника.
Призыв Алана пришелся как раз ко временя: не успел я повернуть голову, как мимо оконца пробежали пятеро, таща в руках запасную рею, и изготовились таранить ею дверь. Мне еще ни разу в жизни не приходилось стрелять из пистолета — из ружья, и то нечсто, — тем более в человека. Но выбора не было — теперь или никогда, — и в тот миг, когда они уже раскачали рею для удара, я с криком «Вот, получайте!» выстрелил прямо в гущу пятерки.
Должно быть, в одного я попал, во всяком случае, он вскрикнул и попятился назад, а другие остановились в замешательстве. Не давая им опомниться, я послал еще одну пулю поверх их голов; а после третьего выстрела (такого же неточного, как второй) вся ватага, бросив рею, пустилась наутек.
Теперь я мог снова оглянуться. Вся рубка после моих выстрелов наполнилась пороховым дымом, у меня самого от пальбы едва не лопались уши. Но Алан но-прежнему стоял как ни в чем не бывало, только шпага его была по самый эфес обагрена кровью, а сам он, застывший в молодцеватой позе, исполнен был такого победного торжества, что поистине казался необорим. У самых его ног стоял на четвереньках Шуан, кровь
