ведь это надо было иметь наглость Экскурбаньеса, чтобы носиться вихрем по набережной и орать:
– Да здравствует герцог Монский! Хо-хо-хо! Да здравствует наш спаситель!..
Тем временем огромный корабль, возвышавшийся над водой, величественно приближался к рейду. Он дал свисток, выхаркнул пар, с грохотом бросил якорь, но, из-за коралловых рифов, очень далеко от берега, затем смолк и, поливаемый дождем, дальше не двинулся.
Колонисты недоумевали, почему на корабле не торопятся отвечать на их приветственные крики, на маханье зонтами и шляпами. Они нашли, что доблестный герцог суховат.
– Должно быть, он не уверен, что это мы.
– А может, он на нас сердится за то, что мы его бранили?
– Кто бранил? Я никогда его не бранил.
– Я тоже.
– А уж обо мне и говорить нечего…
Среди всеобщего смятения один лишь Тартарен не терял головы. Он отдал приказ поднять над резиденцией флаг и, дабы у герцога не оставалось уже никаких сомнений, выстрелить из пушки.
Пушка выпалила, тарасконский флаг затрепетал в воздухе.
В тот же миг на рейде раздался оглушительный взрыв, корабль скрылся в непроницаемом облаке дыма, а над головами островитян пронеслось с хриплым свистом нечто похожее на черную птицу и, ударившись в крышу склада, снесло целый угол.
На мгновение все остолбенели.
– Да они же в нас стреляют! – взвизгнул Паскалон.
По примеру губернатора колонисты, все, как один, попадали на землю.
– Значит, это не герцог, – шепнул Тартарен Цицерону Бранкебальму.
А тот, плюхнувшись в грязь рядом с ним, решил, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы начать приводить свои несокрушимые доводы:
– Если, с одной стороны, не лишено вероятия… то, с другой стороны, можно предположить…
Новый разрыв снаряда прервал его разглагольствования.
Тут отец Баталье вскочил, стал диким голосом звать инспектора артиллерии ризничего Галофра и кричать, что сейчас они вдвоем откроют огонь по неприятелю из чугунной пушки.
– А я вам строго-настрого запрещаю! – завопил Тартарен. – Это безумие!.. Держите его!.. Не пускайте!..
Торкбьо и Галофр, подхватив святого отца под руки, пригнули его к земле, и как раз в эту минуту из корабельного орудия вылетел третий снаряд и опять в направлении флага. Очевидно, цвета тарасконского национального флага раздражали моряков.
Тартарен это понял. И еще он понял, что если флаг убрать, то обстрел прекратится.
– Спустите флаг, черт побери! – заорал он во всю силу легких.
И тогда закричали все:
– Спустите флаг!.. Да спустите же флаг!..
Флаг, однако, реял по-прежнему – ни военные, ни штатские не отваживались на столь опасное дело.
И опять девица Альрик подала пример самоотверженности.
Она «взгромоздилась» на крышу и сняла злополучный флаг.
Только после этого корабль перестал обстреливать остров.
Немного погодя от судна отделились две шлюпки со сверкавшими оружием солдатами, и гребцы, мерно, по-военному, взмахивая длинными веслами, стали грести к берегу.
Когда они подошли ближе, островитяне разглядели, что на корме, над пенистою струей, развевается английский флаг.
До берега англичанам было еще далеко, и Тартарен успел встать, счистить грязь, приставшую к его одежде, послать за орденской лентой и второпях надеть ее поверх зеленой со стальным отливом куртки.
Когда обе шлюпки причалили, вид у него был уже вполне губернаторский.
Первым выпрыгнул из шлюпки надменный английский офицер в надетой набекрень треуголке, а вслед за тем на берегу выстроился целый десант моряков в бескозырках, на которых было написано «Томагавк».
Тартарен ждал их, выпятив для пущей важности нижнюю губу, как это он делал в особо торжественные минуты; справа от него стоял отец Баталье, слева – Бранкебальм.
Экскурбаньес, бросив своих соотечественников, побежал навстречу англичанам и уже готов был пуститься в пляс перед победителями.
Но офицер ее величества, не обращая внимания на этого паяца, подошел вплотную к Тартарену и спросил по-английски:
– Какой вы национальности?
Бранкебальм, понимавший английскую речь, ответил на том же языке:
– Тарасконской.
Офицер, услышав название, которого ему не приходилось встречать ни на одной морской карте, выкатил свои круглые, как блюдца, глаза и спросил еще более дерзким тоном:
– Что вы делаете на этом острове? По какому праву вы его занимаете?
Бранкебальм перевел его вопрос Тартарену, и тот велел ответить так:
– Передайте ему, Цицерон, что это наш остров, что нам его уступил король Негонко и что у нас имеется купчая крепость, составленная по всей форме.
Бранкебальму не было никакого смысла продолжать играть роль переводчика. Англичанин обратился к губернатору и на прекрасном французском языке переспросил:
– Негонко? В первый раз слышу… Нет такого короля Негонко.
Тартарен отдал распоряжение немедленно разыскать своего тестя-короля и привести сюда.
А пока что он предложил английскому офицеру пройти в Правление и ознакомиться с документами.
Офицер согласился и проследовал за ним, а шлюпку оставил под охраной моряков, приставивших ружья к ноге и примкнувших штыки. И какие штыки! Сверкающие и до того острые, что при взгляде на них по спине начинали бегать мурашки.
– Спокойствие, дети мои, спокойствие! – на ходу бормотал Тартарен.
Никто, собственно, не нуждался в подобного рода совете, за исключением, впрочем, отца Баталье, который все еще кипятился. Но за ним следили.
– Если вы не уйметесь, ваше преподобие, я вас свяжу! – обезумев от страха, твердил Экскурбаньес.
А в это время шли безуспешные поиски короля Негонко, всюду раздавались призывавшие его голоса. Наконец кто-то из ратников обнаружил его на складе – король надышался запахом чеснока и деревянного масла, упился спиртом, почти весь запас которого он влил в свою утробу, и теперь мирно храпел между двумя бочками.
В таком виде, грязный, вонючий, предстал он перед губернатором, но толку от него так и не добились.
Тогда Тартарен огласил купчую крепость, а затем показал крестик, который его величество поставил вместо подписи, государственную печать и подписи виднейших должностных лиц колонии.
Уж если, мол, не верить этому подлинному документу, подтверждающему право тарасконцев на остров, то чему же тогда верить?
Офицер пожал плечами:
– Милостивый государь! Этот дикарь – просто мошенник. Он продал вам то, что никогда ему не принадлежало. Остров с давних пор является английским владением.
Приняв к сведению это заявление, внушительным дополнением к которому служили орудия «Томагавка» и штыки морской пехоты, Тартарен счел дальнейшие препирательства излишними, но зато сорвал злобу на своем недостойном тесте:
– Старый мерзавец!.. Как ты смел уверять нас, что это твой остров?.. Как ты смел нам его продавать?..
