Гомера темных сторон, по-видимому, вообще нет.
Потом мы завтракаем, каждая собака – отмечу с гордостью – ест из своей собственной миски; а этого было не так-то легко добиться. Девон получает свою еду первым, его доминирующее положение признается. Иногда, если в нем просыпается его зловредный нрав, он может оттолкнуть Гомера и утащить из его миски кусок или два, прежде чем я успею вмешаться. Но делает это скорее для того, чтобы позлить меня или укрепить свою репутацию собаки номер один.
После этого собаки отправляются в коридор и лежат там в ожидании нашей утренней прогулки, а мы с Паулой беседуем, читаем газеты и пьем кофе. Собаки интуитивно понимают, что это наше с ней время.
Но вот я встаю из-за стола, звук отодвигаемого мной стула служит для них сигналом. Они вскакивают, носами открывают дверь в задний коридор и усаживаются у выхода во внутренний двор.
Заслышав, что я уже застегиваю молнию на куртке, Девон разражается возбужденным лаем, не спуская с двери глаз.
Бордер-колли не выходят из дома, а вылетают из него как пушечные ядра. Они носятся по двору, осматривая и обследуя каждый камень, пока не удостоверятся, что все в порядке.
Потом я говорю им, в каком направлении мы двинемся. Я привык беседовать с собаками, и мне кажется вполне естественным сообщить им, куда мы сейчас пойдем.
Наконец, я добился, что Девон перестал гоняться за автомобилями. Слишком рискованно; слишком трудно за ним уследить. Он может неверно понять какой-нибудь мой сигнал, и его собьют. Поэтому он, с обычной своей изобретательностью, нашел для себя другое занятие – охоту без самого предмета охоты.
Мы каждое утро отправляемся к полоске травы у ограды школьного стадиона около километра длиной. Здесь Девон припадает к земле в ожидании моей команды. Как только я кричу «Давай, хватай их!», он мчится вдоль ограды, потом поворачивает и несется назад. Пес вообще-то ни за кем не гоняется, а, так сказать, пасет стадо, но без самого стада. Не знаю, может быть, ему видятся при этом какие-то овцы или грузовики, либо слышатся недоступные мне звуки, но только «работает» он в полную силу, бегает, пока окончательно не вымотается, и проделывает все это совершенно серьезно. К тому времени, когда мы оказываемся у конца газона, его язык висит уже чуть не до самой земли. Мой усталый пес тем не менее счастлив. Его древние, от Старины Хемпа унаследованные инстинкты удовлетворены, теперь он совершенно спокоен.
Время от времени я повторяю про себя обещание взять его когда-нибудь на ферму, чтобы он смог погоняться за овцами, проверить себя в настоящем деле.
Наши прогулки по окрестностям приобрели теперь почти ритуальный характер. Люди подходят взглянуть на Девона и Гомера, хотя и не так часто, как на Джулиуса и Стэнли.
Девон вполне мог бы обойтись и без этого внимания. Что касается Гомера, то его общительности хватает на всех. У него масса поклонников и среди людей, и среди собак. С ним здороваются, угощают печеньем, приглашают поиграть. Если бы я не требовал соблюдения дисциплины, мы бы поминутно останавливались, и наша прогулка затягивалась бы слишком надолго.
Девона и меня – с нашими антисоциальными наклонностями – Гомер побуждает больше времени проводить с людьми, заводить новых друзей. Такой же добродушный, как лабрадоры, он гораздо общительнее и может, например, увидев совершенно незнакомого человека, кинуться к нему с крыльца, как к лучшему другу, готовый обниматься и целоваться. Он знает уже, где живет каждая из знакомых ему собак, и забегает в чужие дворы, чтобы поздороваться. Часто вместе с собакой навстречу ему выходит и ее хозяин со своими детьми. Собаки играют, катаясь веселым клубком, с таким азартом, что потом Гомер нередко бредет домой, прихрамывая от растяжения связок. На этот случай у нас всегда припасен аспирин.
Сначала мы с Девоном держались в стороне, но вскоре начали понемногу принимать участие в затеях Гомера. Нам, конечно, не удалось стать такими же дружелюбными и открытыми, как он, но под его влиянием мы как-то смягчились, вылезли из своей скорлупы. И теперь встречаемся с соседями, раньше нам незнакомыми; я подолгу беседую с людьми, с которыми до того никогда не заговаривал. После полугода жизни с Гомером я лучше знаю свой квартал, знаю больше людей, могу поговорить с ними о детях, о школе – на любую тему.
Меня трогает и то, какой интерес люди проявляют к Девону. Некоторые из моих соседей, бывшие свидетелями нашего с Девоном бурного прошлого, прониклись к нему симпатией. Они всегда стараются поздороваться с ним и приласкать, спрашивают о нем и отмечают, что он стал вести себя намного спокойнее. Эти люди – его «группа поддержки». И моя тоже.
Неподалеку от нас живут несколько прелестных собак, каждый хозяин может только мечтать о таких. Но есть и довольно буйные, в основном из тех, которые проводят долгие дни взаперти. Но в целом наша улица в современном беспокойном мире может считаться образцовым местом содержания собак.
Каждый хозяин на прогулках носит с собой совок и мешочек, чтобы убирать за собакой. Старается пораньше познакомить свою собаку с другими собаками, с детьми и взрослыми, живущими поблизости. Собаки умеют не только играть, но и правильно вести себя. Я пришел к выводу, что дело здесь не в каких-то особых личных качествах. Дело в упорной, серьезной дрессировке и в затраченном на нее времени.
В какой-то мере это можно считать заслугой Джулиуса и Стэнли. Их так любили за прекрасное поведение и добрый нрав, что большинство соседей, по моему примеру, воспользовались услугам Ральфа Фаббо для дрессировки своих собак. Теперь мы пожинаем плоды.
Гомер ведет «светскую» жизнь, для меня, например, совершенно недоступную. Хозяева собак со всего квартала наперебой его приглашают.
Он дружит с Зевсом – немецкой овчаркой втрое больше него; с белым высокогорным терьером Симусом, маленьким и шустрым; и с ретривером Дейзи. Он познакомился и близко сошелся с Минни – глухим питбулем, которого встретил в парке.
Но ближе всех ему – живущая через дорогу Люси – черный пудель. Иногда рано утром, еще в сумерках, я слышу, как эти двое по очереди лают – обмениваются какими-то секретными сигналами.
Когда мы отправляемся на прогулку, Гомер сразу же обнюхивает мой карман. В нем обычно лежит старый синий мячик Стэнли, для которого теперь наступил второй срок службы. Гомер полюбил гоняться за ним, хотя приносить его мне он порой забывает. Девон вообще-то пренебрегает такими глупостями, но если Гомеру случается уж слишком разыграться, то иногда отбирает у него мяч и сам приносит мне. Дает таким образом понять, что вполне способен выполнить подобный трюк; просто не считает нужным тратить на это время.
Маршрут у нас довольно сложный: мы ходим зигзагами по окрестностям, пересекаем улицы. Я стараюсь совместить прогулку с некоторыми элементами дрессировки, чтобы поддерживать в собаках интерес. Например, говорю им: «Внимание, ребята!» и, убедившись, что машин нет, показываю на противоположной стороне место, куда мы должны перейти. Потом командую «давайте за мной!» – это означает, что улицу надо пересечь, прямо или по диагонали, на большой скорости. Если же я говорю «спокойно, рядом!», то они должны идти рядом со мной.
Так мы бродим по тенистым улицам, по соседним торговым кварталам, заходим в парки и на школьные дворы. Иногда, по просьбе городских властей, прогоняем казарок, облюбовавших парк или спортивную площадку.
В кармане куртки я ношу с собой два поводка, на случай если понадобится успокоить какого-нибудь нервного субъекта или продемонстрировать полицейскому нашу готовность подчиниться букве закона. Но по большей части в поводках нет надобности. Оба джентльмена прекрасно ведут себя на прогулках, выступают чинно, с удовольствием осматривают достопримечательности… и составляют мне прекрасную компанию.
После утренней прогулки для меня наступает время приниматься за работу. Я пишу днем, а часто и по вечерам. Мои собаки выполняют свою часть обязательств по нашему контракту. Они знают: как только заработал компьютер, наши пути разошлись.
Если погода хорошая, я открываю заднюю дверь и выгоняю их из дома. Отцовский инстинкт: пусть гуляют во дворе, незачем им находиться рядом с человеком, обреченным сидеть за столом.
