разделенный мир?
* * *
В поезде от Берлина до Москвы мы почти не спали. Перебирали недавние впечатления, спорили и рассуждали: что же значили эти встречи с нашими Вчера, Позавчера, а может быть, и Завтра?
И сейчас Восточный Берлин не ушел из нашей жизни, так же как не ушли Веймар и Дрезден. Мы читаем книги, расспрашиваем людей, приезжающих оттуда. Новые надежды внушают прежде всего независимые пацифисты - 'белые круги' и те силы ненасильственного сопротивления, которые кристаллизуются вокруг церквей.
Когда я в книжных магазинах Парижа, Рима, Амстердама, Нью-Йорка вижу 'Кассандру' Кристы Вольф, читаю разноязычные восторженные отзывы о ней, когда я слушала ее речь в Штутгарте - ей вручали Шиллеровскую премию, - я горжусь ее успехами так же, как горжусь успехами моих соотечественников в Москве, в Ленинграде...
А для Л. едва ли не самым драгоценным читательским откликом были слова молодого берлинца: 'Я про тебя узнал еще в тюрьме. У нас там был самодельный радиоприемничек, смастерили в коробке из-под ваксы, я слушал твою речь и отрывки из твоих книг. И наши парни говорили: 'Когда мы слушаем его, то перестаем ненавидеть русских''.
* * *
Вернувшись в Москву, мы узнали, что тринадцатого марта закончился суд над Иосифом Бродским.
Его имя появилось впервые в советской печати в январе 1963 года в журнале 'Новый мир'; в том же номере, где были напечатаны два рассказа Александра Солженицына, опубликовали и стихотворение Анны Ахматовой с эпиграфом из Бродского. Это было знаком высокого признания молодого поэта.
А в ноябре 1963 года газета 'Вечерний Ленинград' опубликовала фельетон 'Окололитературный трутень', в котором Бродского обвиняли не только в тунеядстве, но и в сочинении антисоветских стихов и даже попытке украсть самолет, чтобы удрать за границу.
Несколько ленинградских литераторов, знавших Бродского, сразу же попытались опровергнуть опасную клевету, но секретариат Ленинградского отделения СП по требованию КГБ постановил: предать его суду как тунеядца. Он был арестован.
Писательница, журналистка Фрида Вигдорова решила поехать на суд. Однако впервые не получила журналистской командировки, более того: в 'Литературной газете' ее предупредили, чтобы она в дело Бродского не вмешивалась. Но она все же поехала в Ленинград, пошла на суд и записывала.
...Судья. А вообще какая ваша специальность?
Бродский. Поэт. Поэт-переводчик.
С. А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Б. Никто (без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?
С. А вы учились этому?
Б. Чему?
С. Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят... где учат...
Б. Я не думал, что это дается образованием.
С. А чем же?
Б. Я думаю, это... (растерянно)... от Бога.
В ходе суда соблюдались все процессуальные формы. Было много свидетелей, обвинитель, адвокат. Общественные защитники - писательница Наталья Грудинина, профессора-литературоведы Владимир Адмони и Ефим Эткинд обстоятельно, со знанием дела свидетельствовали, что Бродский очень талантливый поэт и высококвалифицированный, чрезвычайно трудолюбивый мастер стихотворного перевода с нескольких языков. Эти свидетели доказали полную несостоятельность обвинения в тунеядстве.
Обвинитель в крикливой, полуграмотной речи заявил, что Бродского защищают 'прощелыги, тунеядцы, мокрицы и жучки'. Судья не прервал его, хотя много раз прерывал адвоката.
Один из свидетелей обвинения - трубоукладчик - говорил:
'Я Бродского лично не знаю. Я знаком с ним по выступлениям нашей печати. Я выступаю как гражданин и представитель общественности. Я после выступления газеты возмущен работой Бродского. Я хотел познакомиться с его книгами. Пошел в библиотеку - нет его книг. Спрашивал у знакомых, знают ли они такого? Нет, не знают...'
Такие же показания давали: другой рабочий, пенсионер, учительница, заместитель директора Эрмитажа по хозяйственной части, начальник Дома обороны и др. Никто из них не знал ни Бродского, ни его стихов, но, ссылаясь на статью в газете, они требовали осуждения поэта. Единственный представитель Союза писателей из мелких функционеров заявил, что так как Бродский 'не получил народного признания', значит, такого поэта 'не существует'.
Приговор гласил: 'Сослать в отдаленные места на пять лет с применением обязательного труда'.
Рассказы Фриды Вигдоровой, ее запись потрясали. Лидия Чуковская говорила ей, что эта 'запись... благодаря художественной силе своей заставляет каждого пережить этот суд как оскорбление, лично ему нанесенное...' *.
* 'Памяти Фриды', рукопись.
Прошло восемь лет после XX съезда. Эти годы мы постоянно слышали, читали и сами повторяли, как заклятье: то, что было при Сталине, никогда не повторится... Никогда не повторится...
Мы верили потому, что хотели верить. Верили, хотя сталинцы продолжали хозяйничать в государстве, в партийном аппарате, в издательствах, в газетах, в журналах.
Но мы верили, что движение, начатое на XX и XXII съездах, неостановимо, верили, что раскрепощенная мысль и пробужденная совесть не допустят возвращения к сталинщине. И эта вера не была слепой. Ведь из лагерей вернулись миллионы заключенных, издавались некогда запретные книги, по решению Политбюро были опубликованы 'Один день Ивана Денисовича' и 'Теркин на том свете', возникали все новые прорехи в железном занавесе.
Травля и осуждение Бродского вызвали острую тревогу - неужели это предвестие, неужели могут повториться расправы сталинских времен?!
Но тревога вызывала не только страх. Прочитав запись Вигдоровой, многие испытывали потребность вмешаться, что-то предпринять, и не только для защиты молодого поэта, но и в защиту справедливости, законности, которую после 1953 года столько раз громогласно объявляли восстановленной.
Ученые, писатели, журналисты, студенты посылали письма в ЦК, в Прокуратуру, в Верховный Суд, секретарю Ленинградского обкома Толстикову, Председателю Верховного Совета Микояну, в Союз писателей.
Мы помним далеко не всех, главным образом литераторов: В. Адмони, Б. Ахмадулина, А. Ахматова, В. Ардов, А. Битов, 3. Богуславская, Б. Бахтин, А. Вознесенский, Р. Гамзатов, Е. Гнедин, Д. Гранин, Р. Грачев, Н. Грудинина, Ю. Герман, Е. Голышева, И. Дьяконов, Н. Долинина, Е. Евтушенко, И. Ефимов, Л. Зонина, Вяч. Вс. Иванов, Я. Козловский, С. Маршак, Ю. Мориц, И. Меттер, С. Наровчатов, И. Огородникова, Н. Оттен, К. Паустовский, А. Сурков, Л. Чуковская, Д. Шостакович, Е. Эткинд и др.
Защитники Бродского обращались за подписями главным образом к влиятельным людям. Некоторые отказались - А. Твардовский, А. Солженицын, И. Эренбург, полагали, что это дело вовсе не заслуживает таких усилий, такого шума.
А мы считали, что необходимо добиваться отмены несправедливого приговора, необходимо, чтобы освободить молодого поэта и потому, что это дело означает возрождение произвола, когда по указанию КГБ Союз писателей и суд поспешили расправиться с невиновным вопреки фактам, вопреки законам и даже вопреки здравому смыслу. С этим нельзя примириться, это угроза для всех.
В сентябре 1964 года Ф. Вигдорова написала Константину Федину:
'Никто не вправе перекладывать тяжесть со своих плеч на чужие... Но я перекладываю свою ответственность за человеческую судьбу на Вас, потому что оказалось: я бессильна, у меня нет пути, по которому я могла бы добиться справедливости. Речь идет о судьбе молодого талантливого поэта, несправедливо и бессмысленно сосланного на пять лет за тунеядство. Я обращалась в газету... в Прокуратуру, в ЦК, все напрасно... Я перекладываю ответственность за судьбу оклеветанного молодого поэта на Вас. Вы руководитель Союза писателей. Может быть, перед Вами откроются двери, плотно закрытые передо мною'.
Ленинградский ученый, сын старого друга Федина, писал ему:
'Исход этого дела для нас всех в Ленинграде - пробный камень: действительно ли 1938 год не
