таинство своего бедра, уткнувшись в полной отключке в любовный роман. Я остановился, потому что это показалось мне совершенно неуместным: я, она с книгой, дурно перевязанная рука, застывшая на подлокотнике. Я подождал несколько секунд и, выпрямившись, уселся на стуле, думая, что не смогу приличествующим образом отпроситься идти - голос будет дрожать, а по роже будет гулять кривоватая обиженная улыбка.
41.
Сидя на неровном стуле, я мог только одну руку держать на колене. Это было положение ястреба, вынужденного летать, хотя, казалось бы, и от других возможностей ему не следовало отказываться. Я же спокойно мог сидеть. Дело в опоре - стул стоял на неровном полу. По ясному разумению, я должен был упасть, но это всего лишь допущение, которому не суждено сбыться. Понастоящему, я падал, если бы хотел этого. А я мысленно и реально был против. 'Я готов', - звучит у меня внутри, и я падаю. 'Я сижу на двуногом стуле!' И равновесие возвращается. Очевидно, мне показалось, что я подмял под себя только часть удобного места. А на самом деле, я сам был себе стулом. В какой- то момент дверь в соседнюю комнату отварилась, и я увидел проползание света по полу. Я мог, конечно, мысленно остановить это нарастание, но тело, которое встало между мной и светом, по-другому меня настроило. Я не стал выпрямляться, пытаясь показаться в устойчивости, а достиг еще большего равновесия, нарочно улавливая этот момент напряженной балансировки. Дверь прикрылась, и я с удовольствием про себя заметил, что вполне нахожусь здесь в лучшую пору своей жизни.
42.
Я сразу заметил ее зеленые губы. Привстал вполоборота и начал с ней разговаривать:
- Я мешковину эту надеваю,
Чтобы любезным быть тебе, родная. Ирина едва заметно улыбается и дает мне свои холодные пальцы, которые я зажимаю подмышкой и веду ее в общий зал.
- Вы прибыли как репрезентативное лицо? - спросила она, когда я вел ее под руку, и все на нас смотрели.
- Дайте подумать, - ответил я. - Мне не безразлично, как вы это мне преподнесете. Она увидела кого-то в другом конце зала и, извинившись, отошла. Я остался несколько растерянный, один, оглядываясь по сторонам куда бы примоститься, но так и не смог никуда себя устроить.
43.
Коварство вызревало во мне с малых лет и в возрасте буйства и потрясений проявилось в полную силу. Я ведь ждал, когда наконец это созревание пройдет и обнаружит весь ход моей естественной истории. И не ошибся. Она была здесь, рядом: за и перед.
44.
Она подходила ко мне очень медленно. Я знал этот ритуал: вот сейчас она подойдет вплотную ко мне, возьмет мою руку за указательный палец и мизинец. Я молча слежу за этим. Все правильно. Я специально не смотрю на нее. Так, по крайней мере, она будет сомневаться. В этот момент я думаю о чем-то важном об относительности... Я с удовольствием переворачиваюсь на другой бок и засыпаю.
45.
Падший ангел был гомиком, теперь это вполне доказано. Но в этом его вины не было, как не может быть вины в том, что ты совершенно искренен или, скажем, что ты всегда идешь прямо и думаешь о людях, с которыми тебе пришлось побеседовать. А такие встречи несут в себе слишком много недопонимания, амбиций, грубой холодности, поэтому просто нельзя не быть гомиком, даже если это не входит ни в какие твои наклонности. Просто-напросто. И нам никогда не стать такими, как он.
46.
Ирина приложила к моей спине мокрое полотенце, и я чуть-чуть вздрогнул от глубинного напряжения. Почувствовал, как по ногам покатились холодные струйки., и торопливо проговорил:
- Я думал от этого хотя бы воды под пятками не будет.
- Полотенце короткое, - ответила она, разглаживая его у меня на спине. Тогда я без разговоров повернулся к ней, перехватил у нее из рук вазу с водой и внушительно поставил на отодвинутую от стены тумбочку.
- Я сам лечусь достаточно долго, но когда это делает женщина с твоим образованием, я чувствую, что полотенце еле-еле держится, - об?яснил я. Но она даже не смотрела мне в глаза, рассматривая что-то у себя на брюках, а, может, и под ногами. Тогда я неожиданно выровнялся и повернулся к ней в профиль всем телом. Ирина еще секунд 5-ть перебирала в руке платок и наконец заметила:
- Дадагой дгуг. Я вижу ты стал совсем плоским. Она еще немного поперебирала платок в пальцах и, подняв глаза, добавила:
- Это не роман. Ты должен смотреть на меня по-другому. Я хотел вскинуться и, по-клоунски обскакивая ее по кругу, мотая головой, прокричать: 'Какой? Какой?', но сумрачно повернулся к ней и проговорил:
- Да. Это родственный инбридинг. Тогда она резко повела плечами, уязвлено вскинула голову, развернулась и пошла на каблуках к двери, надеясь, что она будет закрыта. 'Нет, - подумал я про себя. - Дверь даже замка никогда не знала и выходит прямо на площадку. Там-то она и почувствует, какая она дура'. Что и случилось в следующую минуту, когда мы свалились в одно целое, прогибаясь через перила над лестничной шахтой.
47.
Теперь довольно легко признаться себе, что все, что я делал, было неправильным. Что все эти автобусы везущие меня до конечной остановки были вопиющим самообманом, что все эти холодные сидения были зряшным страданием, не способное породить ничего кроме скуки. Что вся эта борьба с холодом и тьмой лишь отгораживает меня от ясного сознания, от того сокровенного, что дается здоровым сном до половины девятого утра. Я слишком хорошо понимаю теперь, что вся эта каторга - одно сплошное унижение.
48.
Говорят, что вывернутые наизнанку трусы некоторым образом отображают прямое воздействие твоего тела, некий слепок с твоих физиологий. Но для человека более сведущего - это все чушь собачья и мне стыдно в этом признаться, но я тоже в некотором роде причастен к такому не сущему заблуждению. Нет, скорее, трусы отпечатываются на всех наших функциях. И чем глубже отворот приходится делать, тем яснее, что мы просто не можем жить без этой прямой зависимости. Чем дальше - тем хуже. Трусы - зеркало души.
49.
Я делал легкие головокружительные кульбиты, разнося в стороны одежды. Вперед и назад, лихо, головокружительно вбок и со вскидкой, пронося голову над самой землей. Все бы это так и продолжалось, если бы на самую высокую точку не поднялся Лацман и резким вздергиванием руки не прекратил эти мои безобразия. Стоял он широко в высоких яловых сапогах, в мундире с золотыми нашивками и знаками отличия. То есть ничего бы такого не случилось, если бы не он. Но он вышел, поднялся не эту рукотворную кучу хлама из разбросанных коробок, об?едков и прочей дряни и начал делать свои вздергивающие жесты. Я, стоявший какое-то время внизу, не поднимая головы в его сторону, немного вполоборота к постаменту, долгое время молчал, сознавая однозначную исчерпанность этой ситуации, и неверным своим сознанием пытаясь выдрочить из себя такую ненадобность. Почти сразу пришли и потускнение, и развенчание.
50.
Мое пальто сливалось с асфальтом. Я краем глаза следил за его изменениями. Вот солнце сделало его более серым, я узнал край, и ноги мои подкосились. Не успел я сесть как следует, как по тротуару слева от меня прошагала Ирина. Это меня немного сбило с толку. Я еще раз посмотрел на нее - в кожаной куртке с крыльями и небольшим дамским чемоданчиком.
- Ир, помоги мне, - прохрипел я, хотя уже немного оправился и в ногах почувствовал силу.
- Это совершенно бессмысленно. Тебя вытянут только поручни. Я оценил ситуацию. Она была уже далеко и рукой до нее было не достать.
- Тогда, по крайней мере, помоги мне выйти из раскорячки. Ирина на это только рассмеялась и, махнув рукой, пошла в свою сторону.
51.
Ее полуприкрытые глаза, ее слегка опущенная голова редко обращались в мою сторону. Но я все-таки нашел причину к ней приблизиться. Я подобрал с пола первую попавшуюся булавку и радостно подошел к ней.
- Это ваша? - спросил я, ловя ее взгляд.
- Что? - Ее длинные губы сложились в трубочку.
- Да не чо, - отозвался я. - Булавка выскользнула! Ирина недовольно отвернулась, и булавка вошла ей как раз под ребро.
52.
Вода плескалась, я шел грудью, прокладывая себе путь между столов с пустым подносом в руках. Вдалеке показалась фигура Лацмана. Она начала вдруг быстро приближаться, пока мы не встали накоротке - нос к носу.
- Что? - спросил он в замешательстве и дунул в беломорину.
- Извини, - ответил я. - Я не знал, что мы так быстро встретимся.
- Ты правда этого не знал? - произнес он, заглядывая мне в глаза.
- Нет, - ответил я и осторожно отложил поднос в сторону, а сам подумал: 'Что-то он темнит. Попытаюсь это понять'. И испепеляюще поглядел ему в глаза. Лацман весь как-то вдруг затрепетал, губы задрожали, беломорина заходила ходуном между пальцами.
- Транспортер, - проговорил он неровным голосом.
