Маяк на Дельфиньем

Осинский ВладимирМаяк на Дельфиньем

Владимир Осинский

МАЯК НА ДЕЛЬФИНЬЕМ

Он пришел в поселок неожиданно и неизвестно откуда. Это был паренек лет пятнадцати, худощавый и в своей незрелости похожий на жеребенка - из тех, что покорно и вдохновенно откликаются на розовый зов зари, и с полным самозабвением приветствуют звонким ржанием девственно и неправдоподобно алый диск солнца, и бьют аккуратными копытцами в тугую мягкость одетой травой, по-утреннему влажной земли...

Вот такой он был - сероглазый, довольно-таки тощий и удивительно молчаливый. А поселок был маленький, почти весь окруженный океаном, сосны в нем росли как хотели - порой они пробивались сквозь крыши скромных рыбачьих домиков, а вокруг маяка стояли уверенной стройной стеной. Люди здесь жили грубоватые и простые, они верили во всякие чудеса, но никто почему-то не удивился появлению этого паренька, которого, как выяснилось на следующее утро, звали коротким именем Рой, а также тому, что его приютил одинокий старик Вельд. Вельд был когда-то рыбаком не из последних, но состарился и стал смотрителем маяка. Правда, работа его не особенно тяготила - корабли проходили здесь редко, - однако он вставал неизменно в пять и шел проверить, горит ли огонь. Люди его любили и уважали, а Вельд был ровным в обращении с ними, не отличался, как большинство других стариков, болтливостью и любопытством. И может быть, именно поэтому он не спросил у Роя, кто он и откуда, просто бросил в угол комнаты охапку морской травы и буркнул:

- Будешь спать здесь... Если хочешь, конечно.

Он всем - даже делая самое доброе дело - говорил так: 'если хочешь', потому что был уверен, что никому нельзя давать советов и рекомендаций и побуждать поступать так или иначе. Ведь люди все могут обратить во зло.

Рой стал жить у старика Вельда, и прошло довольно много времени, прежде чем обитатели полуострова заметили, что начали происходить чудеса, а тем более поняли, откуда они идут.

Рой ни с кем не дружил и никого не чурался. Но и эта его черта, всегда вызывающая озлобленность сверстников, не отталкивала окружающих. Его приняли - и все. И почему так получилось, тоже никто не смог бы сказать и не задумывался над этим.

Он помогал Вельду зажигать огонь на маяке, охотно ходил в море вместе с остальными рыбаками, подолгу сидел один на один со старой Вельдовой овчаркой - они молча смотрели друг другу в глаза и, казалось, о чем-то говорили, - в прибой смело катался по волнам на отполированной морем доске, а однажды, когда его попытался вызвать на драку парень, бывший старше и сильнее его, просто спокойно и пристально посмотрел ему в глаза, и противник Роя сразу как-то съежился и стал похож на овчарку Вельда - только был, конечно, куда непригляднее...

Рой ни в чем не уступал обитателям Дельфиньего (так он почему-то назывался) полуострова. Только в одном.

Был здесь утес, круто нависший над океаном. Считалось особой доблестью взобраться на него по крутой каменистой тропинке и просто смотреть вниз и вперед на расстилающуюся лазурную гладь или черные гневные валы бушующей воды.

Рой этого никогда не делал. Однажды ему насмешливо бросили:

- Боишься?

И он серьезно и просто ответил:

- Да, я боюсь.

Так ответил неизвестно откуда взявшийся здесь худощавый нескладный паренек, который не боялся уплывать в океан даже при самом жестоком шторме, дружил с дельфинами и свирепыми, по общему мнению, касатками, и как-то, на страх и удивление всему поселку, в течение часа играл с гигантским осьминогом, невесть каким образом заплывшим в бухту полуострова.

Морозным и прозрачным февральским утром гудящий, словно гигантская струна толщиной метра в два, шквал вцепился в рыбачью шхуну, возвращавшуюся к Дельфиньему с богатым уловом скумбрии. Он схватил ее за обнаженные мачты, как мы хватаем нашкодившего котенка, и стремительно поволок к черному горизонту.

Женщины плакали молча и исступленно - они знали, что плачут уже по покойным: еще никто не вырывался из мертвой хватки таких шквалов.

Рой строгал лучину, когда все это началось. Он увидел гибнущую шхуну, выронил широкий нож Вельда и замер. Он смотрел на лодку глазами, в которых не оставалось места ничему, кроме этих людей, влекомых в осатаневшую бездну.

Шквал умер. Море смирилось. На мачтах шхуны неуверенно забелели клочья парусов. Через полчаса поселок ликовал - на берег вернулись все.

Утром Вельд, вопреки обыкновению, обратился к Рою с вопросом, который он всегда считал праздным:

- Ты хорошо спал?

И Рой слабо улыбнулся и сказал в ответ:

- Так себе.

Он выглядел осунувшимся и в тот день не плавал.

Через месяц заболела Милл - двадцатилетняя голубоглазая жена Ирра, старосты той рабочей артели, что считалась лучшей и самой удачливой на Дельфиньем. Приезжал молодой рослый профессор и сказал коротко:

- Я ничего не могу сделать.

Ночью скромное ложе Роя пустовало - он бродил вокруг дома, где металась в смертной муке золотоволосая Милл. Под утро хрупкое тело женщины изогнулось дугой (и Ирр, ее муж, заломил в последней тоске сильные руки), потом она обессиленно откинулась навзничь, и вдруг улетел лихорадочный жар, и по- новому - по-здоровому - зарозовели щеки Милл, и ровным и глубоким стало ее дыхание, и она уснула, чтобы проснуться здоровой.

Три дня не вставал Рой со своей постели из морской травы и почти неделю потом не участвовал в забавах своих сверстников. Вельд ни о чем с ним не говорил.

...Ну а дальше, чтобы не быть слишком многословным, я скажу только, что чудесным и непостижимым образом сумел уплыть от страшной акулы мальчуган, сдуру купавшийся в штиль под Каменистым обрывом (это место всегда считалось нехорошим); непонятно от чего дрогнула рука давно разыскиваемого бандита - непревзойденного стрелка, - и остался жив старый Вельд, чья жизнь неизвестно зачем понадобилась этому волку; еще одна шхуна с огромной пробоиной в днище и с двадцатью семью рыбаками на борту, вопреки всем правилам логики, сумела достичь берега.

Много было такого в жизни Дельфиньего с тех пор, как на этом богом забытом полуострове неведомо откуда и как появился сероглазый паренек с очень коротким и четким именем Рой. И старый Вельд ни о чем не спрашивал, а Рой становился все более бледным и тихим.

И вот чем это все кончилось.

Под вечер, когда стих свежий ветер, двое суток дувший с юго-запада, и океан был спокоен и гладок, и утомившиеся за день чайки закончили обычную перебранку, подростки затеяли свою любимую игру принялись наперегонки взбираться на тот самый утес, которого почему-то боялся Рой. И случилось так, что парень, однажды едва не подравшийся с Роем и присмиревший от одного взгляда его спокойных серых глаз, споткнулся на обрывистом повороте тропинки и, словно повиснув на одно жуткое и томительное мгновение в липком вечернем воздухе, стал медленно падать на острые иглы скал, растущих под проклятым утесом.

Никто из очевидцев не смог потом рассказать, как успел Рой взлететь на утес. Никто - до поры - ничего не понял. А Рой именно взлетел - и парня, падавшего на скалы, словно подхватил непонятно откуда налетевший ветер. И понес в сторону, к океану, и через минуту этот парень, целый и невредимый, только слегка оглушенный, подплывал к берегу.

Видимо, тот же порыв ветра чудовищным языком слизнул Роя с вершины утеса. Но упал он не в море, а прямо на иглы скал.

Вельд, который первым о чем-то догадался, крикнул в окровавленное лицо паренька, неизвестно откуда взявшегося на Дельфиньем:

- Почему?! Ведь ты помогал всем! Почему ты не помог себе?