называемых 'государств' к разумной экономии материальных средств; но не буду отвлекаться. Прошли века - и все, как ни странно, осталось без изменений. По существу без изменений, так как последние коснулись лишь мелочей. Не стало разводов. Люди отказались от регистрации браков - вынужденной формальности и поступили подобным образом в силу известного всем прогресса в социальной, нравственной и разных иных сферах. А рождение и смерть в незапамятные времена стали регистрироваться посредством автоматических фиксаторов этих событий. Исчезли (вновь я вынужден обращаться к помощи архаизма) очереди. Специально для молодых людей поясняю: данным словом обозначалась аномалия, суть которой состояла в том, что гражданам, испытывавшим потребность в каком-либо жизненном благе - получении вещи, в широком смысле, или осуществлении разного рода действий - приходилось, и подчас подолгу, дожидаться, пока аналогичную потребность удовлетворят другие граждане, ранее заявившие о ней... Очереди возникали по различным, достаточно прозаическим причинам (о том, как иногда вели себя в них люди, я не стану рассказывать из уважения к чувствам Коры Ирви); применительно к ЗАГСам - прежде всего потому, что они не работали по выходным дням. Бывало, к сожалению слишком часто, чтобы это можно было приписать случайности, и так: некоторые люди из далекого прошлого умышленно препятствовали быстрому прохождению очередей, и...
- Зачем? - не понял я.
- О, - снисходительно улыбнулся Сол Рустинг. - Вы, уважаемый Бег Третий, сами не подозревая, задали слишком сложный вопрос. Ответить однозначно я не в силах, углубляться же в историю проблемы значило бы потратить чересчур много времени.
- А если рискнуть? - вмешался любознательный Тингли. - Дефицита времени мы, думается, не испытываем.
- Да? А если я скажу, что неблаговидные умышленные действия чиновников преследовали корыстные цели?..
- 'Корыстные'?..
- Вот вы и ответили на собственный вопрос! Нет, здесь мы ушли бы слишком далеко. Позвольте уж мне не отвлекаться.
- Разумеется, - поддержал Виктор Горт, и в его глазах зажегся огонек любопытства. - Но, если разрешите, - все же добавил Художник, - позже мы вернемся к этой теме
Рустинг с достоинством кивнул и продолжал:
- Так вот, очередей не стало. Новый уровень общественного сознания, достигнутый человечеством, позволил перейти на заочное оформление событий, именуемых 'изменениями в составе Общества'. Все сделалось просто: вы извещаете по видеофону какого-нибудь Сола Рустинга о рождении сына, он, полностью вам доверяя, изображает радостную улыбку, а затем соответствующим образом регистрирует это прекрасное событие. У вас скончался близкий - и совершается та же процедура, только вместо улыбки Рустинг живописует глубочайшую скорбь... - Внезапно он с яростью воскликнул: - Ну до чего все просто! - Потом ярость уступила место выражению безысходной тоски, смешанной с отвращением; не требовалось особого ума, чтобы догадаться - отвращения к своей профессии. У меня мелькнула мысль, что в учреждении, представляемом Рустингом, не мешает заменить чиновника. Если человек охладел к работе, которую выполняет, ему следует подыскать другую; таков один из мудрых законов Общества. Мы встретились глазами с Петром, и он едва заметно покачал головой: не торопись, мол, все намного сложнее. Реакция 'космического мусорщика' на совершенно очевидные вещи привела меня в некоторое недоумение, однако еще больше я обрадовался только что сделанному открытию - мы понимали друг друга с полувзгляда, как и должно быть между астролетчиками, особенно в наших обстоятельствах.
- У наших предков было мрачноватое чувство юмора, - вновь заговорил Сол Рустинг, и в его лице и голосе были боль, тоска, застарелая безнадежность, и над всем доминировала огромная серая усталость. - Как видите, оно передалось нам. Мы тоже заносим в единую приходо-расходную книгу и смерть, и рождение. Следовательно, по существу, ничего не изменилось. И никогда не изменится, не может измениться, потому что мы люди, а люди - смертны... Пусть человечество достигло долголетия в масштабах, о которых и не мечталось древним, пусть оно почти абсолютно исключило несчастные случаи и одолело подавляющее большинство болезней... Но мы не властны над смертью как неизбежным логическим концом жизни в любых ее проявлениях. Знаете вы, сколько смертей зарегистрировал я за три с половиной десятка лет?! За редчайшим исключением среди них не было преждевременных - того, что позволяло людям, негодуя против несчастных случаев и тому подобных обстоятельств, обманывать себя мыслью:
'Он умер, потому что ему не повезло... Но мне-то такое не грозит'... Увы, сегодняшняя безопасность нашего бытия только еще более обнажает его конечность... Вот вам мой ответ, Виктор Горт, на вопрос, откуда сей 'гиперпессимизм', - устало сморщил лобик Сол Рустинг. - А если впереди все равно конец, то к чему все это? - Он обвел рукой нас, скромную обстановку салона - как если бы самое жизнь заключил в предельно узкие рамочки. Ответьте же мне - к чему?! - В тоне было странное торжество.
- Но ведь все это... Простите мою дерзость... Как бы сказать?.. - начал я.
- Жевано-пережевано, не так ли? - задиристо отозвался Рустинг. - Ну и что же, молодой человек! Разве оттого, что вы тысячу раз скажете 'холодно' и тем самым как бы обесцените смысл слова, вам станет теплее? Слова стираются смысл остается. И я вас спрашиваю: к чему непрестанно обманываться грандиозностью целей, которые мы перед собой ставим, тщетной суетностью надежд, что после нас останется нечто важное, ценное?
- Не останется даже того, что мы делаем для других из любви к ним? негромко спросила Кора Ирви. - Бедный Сол, как вам тяжело жить!
В любви нет возраста. Возможно, в ней есть или отсутствует опыт. Рустинг был, несомненно, очень неопытным влюбленным. Судя по тому, что ни для кого не составляло уже секрета, он должен был капитулировать. В противном случае у него не оставалось права даже верить в свою любовь. Но он не сдался. Позже я понял, почему. Человек не в состоянии поступиться тем, на чем держится его личное мироздание, и это сильнее чувства. Он бы и рад немного потесниться на своей позиции, да просто не может.
- Поймите, милая Кора, - упрямо сказал Рустинг. - Все мы обманываем себя. Не исключено, что я понимаю это лучше присутствующих только благодаря своей ужасной профессии, - скромно добавил он. - Знаете, в старину существовало понятие 'надбавка за вредность'. Может, у меня - профессиональное заболевание?
Последнее было сказано не без кокетства и дало мне повод, торжествуя, воскликнуть:
- Вы сами сказали!
Он немедленно парировал:
- Говоря о 'профессиональном заболевании', я подразумевал обостренное чувство реальности мировосприятия - не больше и не меньше. Для вас смерть понятие абстрактное, причем не только в силу возраста. Для меня - тысячи зарегистрированных имен людей, которые жили и которых теперь нет. Понимаете? Просто нет... Право, иногда я завидую древним: они верили в потустороннюю жизнь... - И, не обращая на нас никакого внимания, всем своим видом, сказал Коре Ирви: - Потому что там я бы непременно встретился с вами!
- Вот вы и опровергли самого себя, - лениво констатировал Горт. - Не сомневался, что так случится. Если наши усилия смешны полнейшей бесплодностью, то к чему столь темпераментно отстаивать свой взгляд на вещи, к примеру?.. Да и сдается мне, что с некоторых пор жизнь не представляется вам такой уж бесцельной.
Намек был предельно прозрачен. Меня чрезвычайно покоробила бестактность голографа. Практикант заерзал от восторга. А Рустинг прямо-таки взвился:
- Что вы хотите этим сказать?!
Виктор Горт, не испугавшись, пожал плечами:
- Всего-навсего, что наше существование не так уж бессмысленно, Сол... Он улыбнулся маленькому человеку с обезоруживающей сердечностью; я не подозревал в нем такой способности. - К тому же в 'тайне', которую вы нам открыли невольно, нет ничего, кроме хорошего.
Сол Рустинг совершенно растерялся. Кора Ирви выглядела скорее безмятежно-спокойной, нежели смущенной. Даже Тингли ухмылялся сочувственно, отнюдь не обидно. 'Космический мусорщик' украдкой мне подмигнул: мол, до чего славно, что кризис спонтанно себя исчерпал... Но не суждено было этому вечеру
